Андрей Шитов - Четверть века в Америке. Записки корреспондента ТАСС

А Обама, как он сам рассказывал, каждый день читал на ночь письма своих избирателей, а на некоторые из них и отвечал. Ему специально составлялись подборки таких обращений.

Я, кстати, несколько раз пытался узнать, включались ли в эти подборки и письма из-за рубежа, но ответа почему-то так и не добился. Люди в президентской пресс-службе, которых я об этом спрашивал, то ли действительно не знали, то ли не хотели говорить. Но у меня сложилось впечатление, что зарубежной корреспонденции скорее всего не было.

Однажды я даже сам пытался восполнить этот пробел. Предложил своей знакомой даме, работавшей директором московской средней школы, чтобы ее старшеклассники написали письма Обаме, а я бы их выборочно перевел и доставил в Белый дом.

Но собеседница — заслуженная немолодая женщина — замахала на меня руками и популярно объяснила, скольких согласований потребовала бы подобная инициатива. Так что я от идеи тогда отказался.

А теперь, при очередном затяжном обострении американо-российских отношений, уже и сам не мог бы ее реализовать. Хотя как раз сейчас, может быть, и хорошо бы начать танцевать «от печки» — с самых элементарных, наивных и жизненных «детских» вопросов о том, почему же нам все-таки никак не удается поладить.

Между прочим, такой прецедент у нас уже был. Это известная история американской школьницы Саманты Смит, которая в 1983 году написала советскому лидеру Юрию Андропову письмо о необходимости беречь мир и удостоилась ответа на свое обращение.

Я помню то время и понимаю, почему даже дети боялись войны. Рейган в том же году назвал СССР «империей зла», США приступили к развертыванию своих ракет в Европе, а Андропов встречно объявил, что на Америку будет нацелено больше ракет на советских подводных лодках. Сейчас, кстати, все идет к тому же.

Но тогда у меня точно мороз пошел по коже — отчетливо помню это свое ощущение, инстинктивную реакцию на уровне первой сигнальной системы. Помню, однако, и как позже страх отступил: пять лет спустя, гуляя вместе с Горбачевым по Красной площади, Рейган публично отказался от эпитета «империя зла».

Конечно, у нас это объясняют уступчивостью последнего советского лидера, граничившей, по мнению наиболее непримиримых критиков, с предательством национальных интересов. Но как бы то ни было, из всех президентов США на моем профессиональном веку Рейган пока остается единственным, при ком в американо-российских отношениях ледяная враждебность сменилась надеждой и потеплением, а не наоборот.

При всех последующих хозяевах Белого дома начальные упования на лучшее неизменно сменялись разочарованием. Даже Буш-старший, казавшийся воплощением джентльменства, начинал с декларации о прекращении холодной войны и наступлении эпохи «устойчивого взаимодействия» между Востоком и Западом, а заканчивал застенчивой (или беззастенчивой, кому как больше нравится) ложью Горбачеву устами своего госсекретаря и ближайшего друга Джеймса Бейкера о том, что НАТО после воссоединения Германии «ни на дюйм» не продвинется на восток.

При Клинтоне был пройден путь от объятий с другом Борисом в Ванкувере до натовских бомбежек Югославии, при Буше — от разговора по душам в Любляне до обстрелов грузинскими властями Цхинвала и оправдания этой акции Вашингтоном, при Обаме — от «перезагрузки» до поддержки Западом государственного переворота на Украине.

Наконец, при Трампе (хотя эта история пока не окончена) — от объявления американского лидера еще на этапе предвыборной кампании о намерении «поладить» с Москвой до обвинения его на этом основании традиционным вашингтонским истеблишментом чуть ли не в государственной измене, а затем и до попытки импичмента. До разнузданной вакханалии демонизации современной России и ее руководителей, создания законодательных, информационно-пропагандистских и иных барьеров на пути к нормализации двусторонних отношений.

Мои друзья, российские дипломаты-американисты, изначально видели свою задачу в выравнивании этого пути, постепенном сглаживании резких перепадов, «сужении амплитуды колебаний». Однако начиная где-то с 2013–2014 годов, движение вперед и вверх полностью прекратилось. Отношения валятся под откос, дна пока не видно, и непонятно даже, с чего и на какой основе может в конце концов начаться стабилизация.

Хотя главный приоритет для всех, в общем-то очевиден. Необходимо понять, как в нынешних условиях обеспечивать хотя бы чисто военную и прежде всего ядерную безопасность, и начать о ней договариваться. Альтернативы нет, точнее она просто самоубийственна для обеих сторон.

Остается лишь уповать, что дело это сдвинется с мертвой точки хотя бы после президентских выборов 2020 года в США. Но прежде, чем перейти к разговору о Трампе, мне надо сделать еще одно важное для меня отступление.

В январе 2011 года американские СМИ при Белом доме записали меня в «поджигатели холодной войны». Для меня эта история стала одним из самых ярких и памятных эпизодов в профессиональной карьере. Я ее для себя называю «спором с Гиббсом о свободе».

Приключилась она нечаянно. 12 января Обама с женой и свитой улетел в Тусон, штат Аризона, чтобы навестить в больнице члена Конгресса США Габриэль Гиффордс. Несколькими днями ранее та стала жертвой очередной вспышки вооруженного насилия: напавший на нее маньяк застрелил 6 человек, включая 9-летнюю девочку, и ранил еще 13.

Уезжавшие с президентом вернулись в Вашингтон за полночь. Пресс-брифинг в Белом доме на следующий день был поздним и малолюдным: пул отсыпался. Для аутсайдеров вроде меня это открывало возможность задать вопрос президентскому пресс-секретарю Гиббсу, но и поводов подходящих не было: соваться с внешнеполитическими сюжетами на фоне аризонской трагедии казалось неуместным.

В итоге я спросил (разумеется, после выражения соболезнований), не кажется ли хозяевам Белого дома, что такого рода расстрелы — это оборотная сторона прав и свобод в том виде, в котором они практикуются в США, своего рода «цена», которой Америка вынуждена расплачиваться за эти свободы. Точнее, естественно, за злоупотребление ими.

Подобную точку зрения мне не раз доводилось слышать от неамериканских знакомых, вот я и попросил Гиббса ее прокомментировать, тем более, что он перед этим сетовал, что тайна происшедшего может остаться неразгаданной.

Как и следовало ожидать, пресс-секретарь выразил «возмущенное несогласие» с тем, что подобные вспышки насилия могут восприниматься как мрачная и трагичная, но все же неотъемлемая часть образа жизни в США, что это — «тоже Америка». «Это — не Америка!» — воскликнул он и произнес небольшой монолог об американских законах, свободах и ценностях.