Андрей Шитов - Четверть века в Америке. Записки корреспондента ТАСС

Собственно, и до Трампа показная политкорректность в США нередко проявлялась в моральном релятивизме, отказе от реальных поисков истины и подмене ее «плюрализмом мнений». Мне, например, часто казалось, что вся «объективность» американской прессы сводилась лишь к приведению двух-трех различных отзывов об описываемом событии или явлении, а не к попытке докопаться до его сути.

«Удельный вес» мнений при этом априори считался равным или даже перекашивался в угоду идеологическим предпочтениям издания. Это наглядно видно было на примере репортажей из России, в которых и до «Руссогейта» никакой объективностью не пахло. Правдивость приравнивалась к оппозиционности, старательно насаждалось представление, будто в российской политике погоду делают маргинальные «противники режима».

С другой стороны, в самой Америке есть темы, по которым никакой плюрализм мнений не допускается в принципе. Самый наглядный пример — то же движение BLM, отвергающее и жестко пресекающее любые попытки утверждать, что важна жизнь любых людей, а не только черных. Известны и другие образцы насаждения идеологического тоталитаризма — скажем, со стороны радикального феминистского движения Me Too.

А для меня лично самым вопиющим эпизодом подавления инакомыслия в США за то время, пока я там работал, была история с Хелен Томас. О ее изгнании из Белого дома за нелицеприятный отзыв об Израиле и израильтянах я уже рассказывал. Она тогда пыталась извиняться, но безуспешно. Даже коллеги говорили ей вслед, что ей, дескать, не место в президентском пресс-корпусе, поскольку она не столько добывает новости, сколько отстаивает собственную точку зрения.

Между тем у нее было на это полное право — и не только в силу возраста и статуса легенды американской журналистики. Она ведь в последние годы служила комментатором-колумнистом издательского концерна Hearst. Так что иметь и выражать собственное суждение было ее прямой профессиональной обязанностью, никаких журналистских канонов она не нарушала.

Последний вопрос, который она задала на пресс-конференции Бараку Обаме, звучал так: «Господин президент, когда вы уйдете из Афганистана? Ради чего мы продолжаем там убивать и умирать? В чем реальная причина? И не надо отвечать нам словами Буша о том, что, мол, если мы не пойдем за ними туда, то они придут к нам сюда…»

Наверное, даже критики Томас понимают, что ей не составило бы труда придумать более «новостные» и «проходные» вопросы. Но она предпочитала эти — о войнах в Ираке и Афганистане — и регулярно задавала их и президентам, и их пресс-секретарям. Никто кроме нее этого не делал.

Как выяснилось задним числом, многих ее собратьев по цеху в США это раздражало. Но это был голос совести.

В Америке россиян нередко попрекают тотальным цинизмом и недоверием друг к другу. Помню, в свое время меня покоробили печатные рассуждения известного историка-советолога Ричарда Пайпса, ныне уже покойного, о том, что люди в России не верят не то что правительству, а вообще никому, кроме родных и близких друзей, и что это способствует закреплению в обществе антидемократических тенденций, поскольку управа друг на друга гражданам все-таки нужна, а обращаться за ней, кроме как к властям, не к кому. Позже глаз и ухо у меня стали острее реагировать на подобные отзывы о нас, и я убедился, что для США они стали общим местом.

Конечно, в этих упреках есть доля истины, которая, как говорится, и колет глаза. Никто не спорит с тем, что россияне не живут по принципу «душа нараспашку», особенно с тех пор, как свернули на столбовую дорогу западной цивилизации и позабыли советский лозунг о том, что «человек человеку друг, товарищ и брат». Но позволительно спросить: а что сами американцы? Они-то верят друг другу? И заслуживают доверия?

Один мой приятель, давным-давно перебравшийся в США из России на постоянное жительство и считающий, что хорошо изучил изнутри американские нравы, при обсуждении этой темы горячо божился, что верить за океаном никому нельзя ни на грош. Самого, дескать, тысячу раз обманывали и подставляли, особенно на работе. С ходу приводил конкретные примеры, на слух — вполне убедительные. И жена его, работавшая в американской компании, согласно кивала.

Признаюсь, это меня смутило. Мне-то со стороны казалось, что в Америке почитаются честность и правдивость, что они прививаются детям с младых ногтей. Кстати, мой сын, на тот момент еще школьник, на вопрос об отношении американцев друг к другу ответил, что насчет доверия он не уверен, но вот взаимное уважение присутствует точно. Так его учили на занятиях, это же он наблюдал и на практике.

Естественно, спрашивал я не только родных и друзей. Стал заводить разговоры на эту тему со встречными-поперечными, интересоваться: неужто и впрямь средний американец, например, «заложит» сослуживца начальству, если увидит в этом какую-то свою выгоду? Люди пожимали плечами, делали разные оговорки, но в принципе соглашались: дескать, скорее всего да, заложит. Других мнений не было.

Получается, что между честностью и порядочностью просматривается внушительный зазор. Но это на мой взгляд. А тот же приятель уверял, что для «нормального американца» такого зазора не существует, поскольку ему соображения морали в подобной ситуации будто бы вообще и в голову не приходят. Ты, мол, почитай книжку «Мысля стратегически» — и поймешь, как они в подобных случаях, да и вообще по жизни рассуждают.

Я почитал. Книжка в самом деле занятная. Популярное изложение теории игр для массового читателя. «Международный бестселлер» (это с обложки, отсылка к японскому изданию). В американской печати и продаже — с 1991 года. Главный рекламный слоган — опять же с обложки: «Не беритесь конкурировать, не читав!»

О морали речи действительно нет. Авторы — профессора Принстонского и Йельского университетов — сами об этом сразу честно предупреждают. Дескать, их дело — не вдаваться в моральные тонкости, а объяснить, как определить выигрышную линию поведения в той или иной стратегической ситуации (это когда ваши действия сталкиваются с чьим- то противодействием — от шахмат до международных переговоров о ядерном разоружении, из которых, собственно, во многом и выросла теория игр).

Подобраны любопытные примеры из сферы бизнеса, спорта, поп-культуры. Описывается, в частности, учебная деловая игра в Техасском университете A&M, где студентам были предложены на выбор две стратегии развития условного бизнеса: «коллективистская», сулящая каждому гарантированную скромную отдачу, и «индивидуалистическая», обещающая чуть больший барыш в случае предательства общих интересов. Публично все заранее сговаривались играть сообща на общее благо, на деле большинство играло на свой карман — пусть и себе в убыток!