Владимир Бушин - Спасатели и гробовщики Владимира Путина

То была первая похоронная ласточка. Вторая прилетела только в июле 1944 года, когда под ударами маршала Рокоссовского вдребезги рушилась оборона немцев в Белоруссии: застрелился генерал-полковник Бек. 18 августа этого же года — генерал-фельдмаршал Клюге. 28 сентября 1944-го между генералами затесался Йозеф Бюркель, рейхскомиссар Австрии. 14 октября — знаменитый и непобедимый генерал-фельдмаршал Роммель. Но ведь Красная Армия была еще далеко от Берлина. А уж когда приблизилась, 21 апреля 1945 года присоединился к большинству генерал-фельдмаршал Вальтер Модель. Когда на всю Европу запахло жареным, тут уж посыпались, как горох: 30 апреля вместе со своей несчастной Евой — сам Гитлер, 2 мая — Геббельс с женой Магдой, и прихватили с собой, изверги, шестерых детей, 21 мая — Гиммлер. В те же майские дни — чехословацкий гауляйтер Конрад Генлейн, главком флота адмирал Фрейдебург, министр культуры Бернхард Руст, начальник имперской канцелярии Филипп Бюлер, начальник всех лагерей смерти Одило Глобочник… 15 октября 1946 года их догнал Геринг…

Это и был истребительный вихрь среди гитлеровской верхушки. А об истребительной войне в широком смысле Сталин тогда, в ноябре 1941 года, сказал, конечно, только для острастки и в ответ на людоедские заявления гитлеровцев. Подлинную нашу позицию он высказал позже: «Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ, германское государство остаются». Этим и определялись как наша политика в отношении Германии, так и пребывание Красной Армии на ее территории.

Ученый Хавкин об этих самоубийствах, вызванных страхом за чудовищные преступления в СССР и других странах, — ни слова. Неужели не знает? А ведь он — «специалист по истории нацизма». Или среди названных не было ни одного нациста? Его это не интересует. Он говорит:

«Тут я скажу неполиткорректную вещь. Дело в том, что когда война шла на территории СССР, она была для советских народов Отечественной и справедливой. А когда война пришла в рейх, и Красная Армия далеко не гуманными средствами боролась в том числе с мирным населением, то каждый немецкий солдат защищал свой дом».

Вот как! До чего ж деревянный склад ума, как дровяной склад… Тут не о корректности и некорректности говорить полагается, а о скудоумии и подлости. Суть дела, видите ли, в территории, а все, что было до этого, не имеет никакого значения. Вот, допустим, бандит ограбил и убил человека, которому раньше клялся в дружбе. (А Гитлер клялся нам в двух договорах, да еще каких; в декабре 1939 года прислал любезнейшее поздравление Сталину по случаю его шестидесятилетия.) За бандитом смелые люди кинулись в погоню. Он, отстреливаясь, побежал в свой хорошо укрепленный дом и, как только переступил порог, тотчас в глазах ученого мудреца Хавкина из бандюги превратился в жертву. Он отстаивает с оружием в руках свою жизнь и свободу, а его хотят поймать и за что-то наказать. Да где же справедливость?! — вопиет Хавкин. И вот такую науку своими хавкинскими устами он проповедует во всех трех институтах, где ему дают пищу.

А ведущий Владимир Рыжков, коллега по деревянному складу, подводит итог: «Теперь война и для них стала Отечественной!». Фашисты начали Отечественную войну… Геббельс, мол, просто не успел объявить об этом, некогда было, искал яд послаще для отравления своих детишек. Вот Рыжков и объявил то, что не успел чадолюбивый доктор Йозеф. Странно, что это детоубийство Рыжков не использовал для доказательства решимости и героизма фашистов в борьбе против Красной Армии. Ну, это в другой раз.

Тогда, надо думать, Рыжков объяснит нам и то, почему в Германии, когда мы, душегубы, туда пришли, не возникло партизанское движение. Какая же Отечественная без партизан? Где их Денис Давыдов и старостиха Василиса Кожина из нашей Первой Отечественной? Где из нашей Второй Отечественной Сидор Ковпак, дважды Герой Советского Союза, и тоже дважды Герой Алексей Федоров? Где Петр Вершигора, опять же Герой, и Кирилл Орловский, Герои и Союза, и Труда? А всего 249 партизан стали Героями. А сколько Фрицев и Гансов получили Железные кресты на таком поприще?

Рыжков родом из алтайского города Рубцовска, многократный депутат Думы, вельмигласный оратор, без борьбы за правду-матку не может прожить дня. Теперь его в Думе, слава Богу, давно нет, воздух там стал все-таки чуть-чуть почище. Но вернуться в любимый Рубцовск бывший депутат, кажется, почему-то не захотел, его нередко можно видеть на бесчисленных московских телеговорушках. Последний раз, когда я его видел на экране, он поведал леденящую кровь историю какого-то своего знакомого. Тот очень хорошо, говорит, учился в школе, но поехал в Москву поступать в университет, и его не приняли. Рыжков возмущен, негодует, спрашивает: как так? Тот отвечает: «Сказали, что прием окончен, но я-то понимаю… еврей…». Это его бескорыстная версия. Ведь правда же, что он еврей! Как можно не верить? А почему не поверить, что в самом деле опоздал? Заурядное дело: ведь Рубцовск не Мытищи. «Не могу, не хочу, наконец, не желаю…»

О, сколько таких жутких, даже с летальным исходом историй мы наслушались в свое время хотя бы от критика Бенедикта Сарнова! И каждая — даже без имен и жертвы, и убийцы, а только — «одна моя знакомая», «один мой приятель» и т. д. То же самое и у Рыжкова… Так что же, так и сказали несчастному отличнику, как когда-то отцу Бори Пастернака: «Увы, не можем принять, норма уже выполнена. Приходите в следующем году»? И чем же дело-то кончилось — поехал он на другой год, поступил в конце концов или сейчас работает дворником? Неизвестно. Рыжкову важно было только тот ужасный антисемитский эпизод поведать. Заклеймить советские порядки, которые ему мерещатся.

Позволю себе пару штришков из семейной биографии. Я поступал в Литературный институт летом 1946 года. Фронтовик, орденоносец, член партии, немало публикаций…. Уж чего больше! И что? Не приняли: «Конкурс не прошел». А в приемной комиссии были и евреи, и не один-два. Да к тому же, как я знал, помянутый выше Б. Сарнов был принят со школьной скамьи, и без единой публикации. И были у меня веские основания думать, что до конкурса мои публикации и рукописи даже не дошли. Вот мне и возопить бы: «Не приняли как русского!»… Но я отправил рукопись директору института Федору Васильевичу Гладкову (царство ему небесное!), который меня и не знал. Дней через десять телеграмма: «Вы допущены до приемных экзаменов»… А в 1987 году не приняли в МГУ мою нееврейскую дочь. Что делать? Пошла работать. Через год — опять в МГУ. Ну, приняли… Так почему бы, тираноборец Рыжков, и вашему другу не пойти поработать годик? Ах, вы привыкли непременно сейчас и все сразу, а любая заминка для вас — уже антисемитизм! Читали, видели, слышали… Знаем мы эти рыжковские штучки…