Владимир Бушин - Спасатели и гробовщики Владимира Путина

Самое поразительное в этих жутких историях то, что взрослые люди, профессора, депутаты, вольнодумцы, вольтерянцы надеются, что им кто-то, кроме полоумных, поверит. Будто никто не знает, что самый высокий процент людей с высшим образованием — у евреев, среди кандидатов наук, докторов, профессоров — тоже; что в редакциях газет, на телевидении, среди режиссеров, юмористов и пацифистов… Перечислить, что ли?..

Прочитав Рыжкова-Хавкина, я, конечно, чертыхнулся, сплюнул и перекрестился: «Чур меня!». А потом прочитал вслух жене. Она чуть не зашлась в хохоте! И это, конечно, самая естественная реакция нормального человека на такой вздор: наша Отечественная превратилась в захватническую, а их захватническая стала Отечественной. Как в цирке…Расхохотался и я. И даже как человек, которому по профессии все интересно, порадовался: ведь какую редкость довелось увидеть! Ну, где еще, кроме путинского питомника, могут водиться такие человекообразные?..

В свое время академик Д. Лихачев, которому мы во многом обязаны избранием Горбачева президентом, предваряя профессора Хавкина, говорил, что войну нам следовало закончить изгнанием немцев с нашей земли, а дальше идти не было, мол, никакой необходимости. И при этом ссылался на «Войну и мир» Толстого: он, дескать, не стал же описывать наш поход во Францию, наше пребывание в Париже, вот и нам надо было в 1944-м году встать на границе — и все. Это было поразительно! Писательский замысел, художественное произведение, литературный сюжет академик уподобил, вернее, представил примером, образцом для реальной исторической действительности, да еще другой эпохи… Толстому просто не было нужды продолжать повествование, он исчерпал сюжет, а у нас была насущная необходимость завершить разгром фашизма. Гитлеровская Германия, конечно же, зализала бы раны и снова ринулась на нас. Тем более, как стало потом известно, немцы были близки к обретению атомного оружия и уже пугали нас своим Wundеr-Waffen. А Черчилль готовил операцию «Немыслимое» — удар по Красной Армии в Германии силами англичан, американцев и пришедших в себя немцев. Словом, было вполне вероятно новое нападение на нас недавних союзников и старых врагов. Нет, медлить, тем более останавливаться на границе, зачехлять пушки нам было никак нельзя, надо было изо всех сил спешить к Берлину, к Рейхстагу, к канцелярии Гитлера. И слава Богу, мы не опоздали. Хотя хавкины и рыжковы и тогда под ногами мешались.

Что касается «далеко не гуманных средств борьбы Красной Армии с мирным населением Германии», которые профессор Хавкин, родившийся через десять лет после войны и в армии не служивший, разглядел, поди, сразу, как только к радости Рыжкова явился на Божий свет, то вот что я записал в своем фронтовом дневнике в 1945 году, находясь в составе 50 армии Третьего Белорусского фронта в Восточной Пруссии:

«12 февраля. Хайльсберг.

Это самый крупный из всех городов В.Пруссии, что мы прошло. Бой за него был упорнейший…

Эренбург пишет: «Только бы не расслабиться, только бы не забыть!». А по-моему, уже смягчились. Мы же не убиваем стариков, детей, женщин. Если такие факты и есть, они единичны. За все время я видел только один раз труп ребенка, неизвестно как погибшего. И раза 3–4 стариков. А ведь пятилетний ребенок, как напоминает Эренбург, через 15 лет может быть солдатом. Нет, нет, убивать нельзя!

Случаи насилия тоже широкого распространения не имеют.

22 февраля. Лоттенбрух.

Бой с невероятной силой гремел весь день. Сейчас смолк. У нас особенно активно работают артиллерия и авиация. Такое впечатление, что самолеты ходят сотнями. Капитан Завязкин говорил, что немцы подбросили несколько танковых дивизий, чтобы успеть вывезти драгоценности.

Все хутора здесь побиты. На хуторе метрах в сорока от нас приютились беглые немцы: две старухи, старик, женщина средних лет и шесть ее детей. Я довольно легко с ними говорю. Жаль детей. Старший Франц, ему десять лет. Они мне вчера сказали, что у них нечего есть. Ночью я принес им хлеба… Валуев всех их рассмешил, развеселил. Они перестали его бояться» («Я жил во времена Советов». 2014. С. 79–79).

Ах, как жаль, Борис Львович, что вас там не было с нами. Может, тоже от своих академических заработков хлебушком поделились бы с голодными немецкими детишками. А уж развеселили бы их, как сержант Валуев, наверняка! Чем? Да тем же самым, чем мою жену и меня, — рассказом о гитлеровской Отечественной войне, закончившейся подписанием безоговорочной капитуляции. Или вы и капитуляцию считаете сталинской пропагандой?

А напоследок хочу спросить, что, по-вашему, как евреи еврею, сказали бы вам знаменитый комбат Цезарь Куников, герой Малой земли и Советского Союза, погибший в 1943-м году, и мой одноклассник Леня Гиндин, в девятнадцать лет безвестно погибший в 1942-м, что сказали бы они, если воскресли и узнали, что вы хотите перезахоронить их в одной братской могиле с гитлеровцами как павших в Отечественных войнах?

И самое последнее: не опасаетесь ли вы, что ни на Востряковском, ни на каком другом еврейском кладбище Москвы в надлежащий час вам за ваши деяния не найдется места?

Прочитав восторженное предисловие Владимира Теодоровича Спивакова к сочинениям заморского обитателя Соломона Волкова «Шостакович и Сталин», я, отложив все, углубился в чтение. Правда, сразу бросилось в глаза обилие безымянных персонажей и источников разного рода изрядных странностей: «Один из приятелей Эйзенштейна», «один профессор в США», «один певец Большого театра», «одна пожилая ленинградка», «один чиновник» и т. д. Это напомнило мне несправедливо забытый «Архипелаг» Солженицына. Там то же самое: «один узбек», «две комсомолки», «одноглазый сторож», «хитрый плотник» и т. д. без конца. Разумеется, это сильно подрывает доверие к тем гадостям, которые обычно следуют за такими адресами.

Но, тем не менее, перед моим изумленным взором засверкали перлы и диаманты ума, эрудиции, тонкого вкуса. Передо мной открылись новые горизонты там, где этого меньше всего ожидал, я увидел то, что должен был знать, но, к стыду своему, не знал, не ведал и не подозревал.

Даже не знаю, с чего начать перечисление радостных открытий… Ну что ж, по своей советской замшелости начну с классиков марксизма, с самого Ленина. «Это был человечек неказистый и простецкий». Таким, говорит, впервые увидел его Сталин. «Есть все основания полагать, — уверяет нас проницательный друг Спивакова, — что именно тогда Сталин понял, что он, тоже маленький, невзрачный человечек, может стать великом вождем». И вот что еще пишет Волков о Сталине: «На меня из полумрака выдвинулся человек, похожий на краба. Человек-карлик, похожий на двенадцатилетнего мальчика, но с большим старообразным лицом». Волков говорит, что именно так описывал Сталина поэт Пастернак. Вот оно что! Выходит, как лицемерил поэт, когда писал о нем же: