Роберт Аракелов - Нагорный Карабах: виновники трагедии известны

И уж совсем по-другому происходят здесь встречи лиц, проезжающих по «карабахским» делам из Еревана. Эти наносили визиты либо для инспекции, либо для совета и координации совместных действий, либо же по делам предприятий, которые уже считали своими.

Наезжали они обычно без шума, не боевики ведь, и широкая общественность, с позволения сказать, об этом не знала. Встречи с их здешней братией напоминали, в некотором смысле, полусветские рауты в провинциальном оформлении. Политическая богема Степанакерта раболепствовала перед ними — еще бы, ведь то были чины из центра, удосужившие своим вниманием провинцию. С одним таким чином однажды повезло и мне сидеть за столом. Гость этот по рождению был местный, но учился в Ереване и остался после учебы в Армении. Здесь в Степанакерте у него были друзья туманной юности, которые в честь него и давали в тот день обед. Один из его друзей и взял меня с собой, да и то для того, чтобы я поддерживал разговор и гостю не было скучно. Обед напоминал пиршество: шашлыки были всех видов, напитки, закуски, пряности, специи — на все вкусы и изобилии.

Пятидесяти пяти лет от роду, он работал в должности заместителя министра, а в область приехал для инспекции каких-то предприятий. По отдельным его высказываниям можно было понять, что метит он в министры и баллотируется в парламент. Да только скажу уж сразу, что и этому, как и Седракяну, не повезло, ибо ему не простили того факта, что ранее он несколько лет работал на руководящих партийных должностях. Поначалу сидящие за столом все вспоминали школьные годы, а гость только и делал, что записывал в блокнот всяческие просьбы местных, обещая подсобить им. Понемногу, однако, разговор свелся к карабахским событиям, и кто-то из сидящих спросил его, как он оценивает ситуацию. Гость слегка подумал и. вздохнув, сказал примерно так: вся проблема в том, что нет у нас своей масонской ложи, не догадались предварительно создать ее. Помогла бы она нам очень. А друзья эти, видимо, о масонских ложах и понятия не имели, а посему за столом воцарилось молчание. Мой знакомый, пригласивший меня на обед, зло посмотрел на меня, дескать, зачем же я тебя взял с собой, и давай уж, поддерживай разговор. И тогда я сказал ему: «В чем же дело, в области немало хороших каменщиков.»

Он расхохотался, а потом, приняв серьезный вид, ответил: «Не в людях дело, нет организации. Такой организации, у которой повсюду были бы крепкие позиции. Да-а, нужна, нужна нам своя масонская ложа.»

Он глубоко вздохнул, еще раз сказал: «Да-а», — и вновь принялся за еду. А я сидел и думал: «Неужто все они, как и он, полагают, что дело лишь в отсутствии своей ложи, своей какой-то особо тайной организации, которая, будь Она, непременно называлась бы Арцах; что разве мало уже действующих в Армении и за рубежом разного рода партий и общественных организаций; что с помощью даже самой сконспирированной лжи можно, наверно, немало натворить, кого-то дискредитировать, а если надо и убрать, кого-то вознести, кого-то на что-то спровоцировать, в конце концов, учинить скандал на всю страну, может быть, на всю Европу или даже на весь мир, но ведь не отхватить же среди бела дня у другой страны целый кусок земли, ведь это уже авантюра, а не политика.»

И сколько б еще не пролилось крови, «Карабахская» затея так и останется авантюрой. Но к такого рода разговорам мы больше за столом не обращались.

Однако вернусь-ка я снова на «трудовой фронт». О своем я вроде бы рассказал, что же касается сего вопроса в целом по городу, то бросалось в глаза широкое представительство в нем кооператоров, и все больше в сфере общепита. Весьма распространен был здесь и индивидуальный извоз — почти все такси были частными.

Я подчеркиваю эти факты вот почему. Даже после трех лет, терзавших экономику области вследствие длительных забастовок, отрыва естественных связей с народным хозяйством Азербайджана и по ряду других причин, — народ здесь жил все еще богато. Правда, многого уже не хватало, были перебои со снабжением. Но, во-первых, где в стране их не было, да и по настоянию местных ультра, идущие из Азербайджана грузы не принимались и не разгружались. Но денег у людей хватало. И когда я смотрел на это множество собственных машин, часть из которых была превращена в такси, на кооперативные шашлычные, в которых, несмотря на их высокие цены, всегда было полно народу, на длинные очереди в ювелирный магазин, когда в нем шла торговля, на горожан, возвращавшихся со своих огородов с корзинами, полными овощей, ягод, зелени, и особенно, когда я вспоминал, как жили здесь люди до карабахских событий, злость переполняла меня. «Подлость, какая ложь, — думал я, — так жить и иметь наглость свой пещерный национализм прикрывать, видите ли, трудным социально-экономическим положением.»

Поскольку я говорил сам с собой, то стесняться в выборе выражений мне было ни к чему, и я продолжал: «Осел ты карабахский, разве не ясно тебе, что стоит области перейти к Армении, как обложат тебя со всех сторон, и кроме той кучки негодяев, что свели тебя с пути, все вы проигрываете. Теперь тебе трудно? Понимаю, а чего ты хотел? Месяцами не работал, едва ли не через день бастовал, столько людей сделал несчастными, тобою, видишь ли занималась вся страна, а ты возомнил себя белой костью. Ты посмотри, как живут в других районах Азербайджана, — кое-где я бывал. А посмотри, как в Армении. Да там с завистью смотрят на тебя. Или ты думаешь, что ты им понадобился? Бакинский армянин был намного тебя богаче и умом, и душою, а ведь о нем и не думали. Так будут ли они думать о тебе, провинциальном обывателе. Теперь многие из вас психуют, вы издерганы, измучены, у вас неврозы. Да, я слышал, участились инфаркты, расстройства ума. Ты не можешь заснуть от взрывов и автоматных очередей, от лязга гусениц. Но кто же виноват? Ведь иные из твоей братии упорствуют и по сию пору. Что? Ты говоришь, что уже не упорствуешь, что уже устал, уже нет сил. А ты забыл, как упрашивали тебя угомониться, понять, что ты — не пуп земли, что ты стравил два народа, посеял по всей стране заразу национализма. А ты возомнил из себя черт знает кого. И потом, не мне говори что ты устал, а скажи это тому Франгуляну, что не далее как вчера в увоей же газете «Советский Карабах» тебя и тебе подобных назвал «солью земли». Не соль ты, а солончак, сорняк натуральный. Или лучше скажи это тому же Зорию Балаяну и другим, что привели тебя к этой черте. Какого Лазаря они пели, а ты слушал их, разинув рот. И между прочим, твоя история и впрямь примечательна ибо всегда находились деятели, подобные им, что приводили народ к роковой черте.

Представьте себе, читатель, что вы житель Степанакерта этих страшных лет. Конечно, упаси вас бог, и все же представьте. А уж представив, скажите, какова могла быть ваша жизненная позиция, да просто ваше поведение в таких условиях. Конечно, в абстракции относительно любого процесса социальной природы возможны три позиции: участие в нем в направлении содействия процессу, участие в нем в направлении противодействия процессу, и, наконец, абсолютное в нем неучастие. Но это только в абстракции, ибо те господа, что раскрутили маховик карабахских событий, дело поставили так, чтобы обмарать любого, и для этой цели в выборе средств не стеснялись. И хотя в речах иных из них звучали слова «плюрализм», «демократия», «законность», — все это был блеф, а блефовать они были большими доками. Я однажды попытался подсчитать, сколько международных пактов и соглашений, сколько положений конституции было попрано в процессе карабахских событий, да сбился со счету. А уж сколько президентских указов было послано по Баку, — уж и говорить не приходится. Насколько эти господа чувствовали себя безнаказанно, свидетельствует уже один факт, что Р. Кочарян, член Президиума Верховного Совета Армянской ССР, демонстративно сжег перед разъяренной толпой постановление Верховного Совета СССР об отмене антиконституционного решения Верховного Совета Армянской ССР о присоединении НКАО, введя этим толпу уже едва ли не в состояние экстаза. А стоило представителю Военной комендатуры предупредить Зория Балаяна, что ежели он будет продолжать в том же духе, то его могут выдворить из области, как сразу же пошли по множеству адресов телеграммы: мол, нарушаются конституционные права гражданина. Чего тут было больше: цинизма, фарисейства или страсти к скандальной известности, — не знаю, но гражданской порядочностью тут и не пахло, — это точно. Достопамятный для меня Седракян был мастером казуистики и крючкотворства по части законодательных актов и правительственных.постановлений. В день моего первого визита к нему он, ведя со мной беседу, одновременно правил текст телеграммы Горбачеву М.С. о нарушении, якобы, властями республики каких-то пунктов Закона о социалистическом предприятии.