Моше Левин - Советский век

Но число судов чести лишь росло, и скоро они заполонили все административные учреждения. Однако ни их реальное число, ни количество лиц, прошедших эти чистилища, пока не установлены. Известно одно: хотя эти суды рассматривали преступления, близкие к измене, подсудимые не подлежали уголовному преследованию. Закрывались творческие коллективы, шельмовались талантливейшие люди, ломались карьеры, но все это не вело к лагерям и казням.

Суть этой практики Кузнецов разъяснил в докладе аппарату ЦК партии 29 сентября 1947 г. Никакой аппарат не имел им мунитета от этого явления, и доклад Кузнецова был сделан на собрании, посвященном избранию суда чести самого аппарата Центрального комитета. Он аргументировал его необходимость следующим образом: поскольку жизненная активность страны напрямую зависит от качества партийного аппарата, суды чести в нем призваны играть решающую роль. В аппарате работает большое число сотрудников, совершивших антипатриотические, антисоциальные и антигосударственные проступки. До настоящего времени, когда о таких проступках сотрудников становилось известно, они считались внутренним делом и рассматривались, по возможности, кулуарно. Это проистекало из широко распространенного мнения, что тому, кто стал членом аппарата, больше не нужны бдительность и политическое самосовершенствование. Но многие сотрудники, по-видимому, не оценили то, что их труд в центральном аппарате, этой «святая святых» (выражение докладчика), - не рутинная работа, а партийный долг. Кузнецов отметил, что недостойное поведение даже в среде высших лиц является абсолютно несовместимым с пребыванием в партийных рядах, тем более в аппарате Центрального комитета.

Наиболее часто упоминаемыми проступками были пьянство, дебоширство, небрежное обращение с секретными документами. Оказалось, подобные нарушения считались чрезвычайно опасными еще и потому что Центральный комитет получал сведения обо всех аспектах жизни страны, включая оборону и иностранную политику, а лучшим оружием партии против ее врагов являлась бдительность. Именно она должна была стать нерушимым принципом жизни страны. Работа аппарата на любом уровне обязана оставаться тайной.

Однако в этом докладе обнаружилось подводное течение, вселяющее тревогу. На собрании было официально подтверждено, что новая линия - продолжение методов великих репрессий. В качестве полезного напоминания цитировались некоторые из ключевых документов 1930-х гг., среди них - «секретные» письма членам партии, фактически ознаменовавшие запуск массовых репрессий: письма от 18 января 1935 г. о мерах против «убийц Кирова», от 13 мая 1935 г. о проверке партийных билетов, циркуляры от 29 июля 1936 г. относительно «троцкистско-зиновьевского террористического блока», от 29 июня 1941 г. сотрудникам партийных и государственных учреждений, работающих вблизи линии фронта. Также цитировалась речь Сталина о бдительности на поистине бредовых заседаниях Центрального комитета 1937-1938 гг., другая «классика», посвященная проблеме борьбы с вражеским окружением.

Все эти документы или предшествовали, или следовали за развязыванием волн террора против населения и кадров.Тень этой темной эпохи обдуманно вызвали из небытия, что бы она служила предупреждением потенциально нелояльной интеллигенции.

Подобным же образом создавался суд чести в Министерстве государственной безопасности (МГБ). Узнав о недовольстве его оперативных сотрудников, Кузнецов заявил им, что если подобные суды оказались нужны для центрального партийного аппарата - цитадели страны, - то нет причин делать исключение для МГБ. В стенах этого министерства тоже надо учиться патриотизму и «духовной независимости» - единственному, что могло бы продемонстрировать превосходство советской культуры над культурой Запада.

Таков был дух кампании, приведенной в действие с целью внушить не что иное, как «духовную независимость». Так же был задействован и фактор иностранного шпионажа: аппаратчиков проинформировали, что иностранная разведка ищет пути проникновения в партию, а на их семьи нельзя положиться: «Вы что-то говорите жене, она говорит соседу - и ветер разносит государственные секреты». Каждый, кто хоть немного знаком с манерой Сталина критиковать партийных вождей и чиновников, распознает здесь его неподражаемый стиль. Фактически проклятие по адресу «семейных спален» сотрудников аппарата было вызвано недавним эпизодом: в 1948 г. правительство решило в обстановке строжайшей секретности поднять цены, но население заранее узнало об этом и результатом стал чудовищный погром магазинов.

Репрессии, сопровождавшие «ждановщину», не достигали масштабов 1936-1939 гг. Но они, тем не менее, вылились в такие зверства, как казнь писателей из Еврейского антифашистского комитета, убийство великого актера Соломона Михоэлса (инсценированное под автомобильную катастрофу), многочисленные аресты и казни деятелей культуры, не говоря уже о разбитых судьбах, уничтоженных научных и художественных работах.

1950-й был ознаменован так называемым ленинградским делом, в результате которого прежние партийные и государственные лидеры Ленинграда, включая самого Кузнецова и заместителя председателя правительства и главу Госплана Николая Вознесенского, отправили на казнь, более ста человек погибли или были отправлены в лагеря.

Идеология ждановщины являлась, конечно, идеологией Сталина - кульминацией его идеологических озарений. Отныне он пребывал в очаровании «славным» имперским прошлым России. Суды чести не были единственным, что он заимствовал из истории. Сменив название высшего органа исполнительной власти Совета народных комиссаров (Совнаркома, СНК) на привычное - Совет министров, он облачил все высшие министерские чины в форму. Их должности соответствовали непосредственно «Табелю о рангах» Петра Великого. Но гораздо хуже, что внешней оболочкой всего этого стал крайний русский национализм, вскормивший протофашизм, типичный для загнивающего сталинизма. Сталин хотел, чтобы этот дух пережил его. В конце концов Сталин лично отредактировал текст нового советского гимна и, пренебрегая многонациональностью страны, превратил его в шовинистский гимн «Великой России».

Следует добавить, что суды чести и архаические титулы и униформы (вместе со смехотворными эполетами) отменили или забыли при Никите Хрущеве, поскольку администрация не имела времени думать о таком антике. Но гнилостные дымы ждановщины курились долго, костер тлел в ожидании новых поленьев.

Все это важно для понимания атмосферы, которой дышала страна, когда Кузнецов энергично взялся за разрешение важной задачи рационализации кадров, в первую очередь партийных. Он хотел быть твердым, но справедливым, и ожидал соответствующего ответа. Отличие тона и духа между публичным провозглашением ждановщины в 1947 г. и его откровенными и умными беседами с коллегами в 1947-1948 гг. поразительно. Нельзя не задать вопрос: а лично он в каких пределах одобрял ждановщину?