Вадим Поляковский - Иллюзии свобод и горькая действительность

Карлисс Ламонт, оказавшийся «объектом внимания» государственных учреждений и разведывательных органов Соединенных Штатов, мог позволить себе роскошь бороться — ведь даже в тяжбах с подкомиссией Маккарти или ФБР миллионы крупного банкира не могут не иметь веса. Однако для того, кто в Соединенных Штатах «не стоит» миллиона, но позволяет себе такую «вольность», как свободу выбора во время голосования, будущее оказывается перечеркнутым навсегда. Об этом повествует газета «Нью-Йорк таймс», поместившая рассказ американского музыканта и композитора Ларри Адлера, который вот уже более четверти века находится в «черном списке». Воспроизводим его дословно:

«В конце 1948 года я и мой постоянный партнер — танцор Пол Дрэйпер дали предновогодний концерт в Нью-йоркском центре искусств. Я играл на губной гармошке, он отбивал чечетку. Публика горячо нас принимала, и мы получили большие гонорары. Но через несколько месяцев нас занесли в список «архиизменников». Оказалось, что мы с Полом «делали для свержения правительства» Америки больше, чем вся Коммунистическая партия США. Отборный отряд известных ультрареакционных журналистов ревностно трудился в попытке «разоблачить наши злодеяния». Перед нами закрыли двери всех концертных залов.

Что мы такое совершили, чтобы попасть в списки неблагонадежных? '

Мы поддерживали на президентских выборах 1948 года кандидатуру Генри Уоллеса (кандидата созданной им прогрессивной партии.— Авт.) и тем самым совершили, по мнению властей, «подрывной акт». Мы всегда были против комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Когда в 1947 году комиссия начала преследование десяти голливудских сценаристов и режиссеров, мы присоединились к тем американцам, кто протестовал против этой, по нашему глубокому убеждению, антиамериканской деятельности.

Мы могли бы оградить себя от преследований, если бы «добровольно» предстали перед комиссией по расследованию антиамериканской деятельности, предали нескольких друзей, выдав их за коммунистов, и таким образом «очистили себя». Но подобная идея вызывала у нас отвращение. Мы возбудили в суде дело о клевете и, хотя официально процесс выиграли, вышли из него виновными с головы до пят. Виновными в чем — я так и не узнал, но виновными в чем-то».

Пол Дрэйпер уехал в Швейцарию, Ларри Адлер — в Англию. В 1953 г. он решил поехать с концертами в Южную Африку и отправился в американское посольство в Лондоне, чтобы оно посодействовало в получении визы. «Можно послать телеграмму в госдепартамент,— сказали ему в посольстве,— и попросить их оказать содействие. Но это будет потерей времени и денег. Со времен Маккарти мы тут все запуганы».

В конце концов он получил визу без помощи американских дипломатов, но по возвращении обнаружил на квартире письмо с требованием явиться в посольство США. Там потребовали сдать паспорт. Адлер стал выяснять отношения с госдепартаментом.

«Там мне сообщили,— пишет он в «Нь ю-Йорк таймс»,— что некто, состоявший 12 лет со мной в одной «ячейке», заявил, что я член коммунистической партии. В госдепартаменте, конечно, не назвали имя этого «некто». Лишь через год я с трудом добрался до этого «некто». Оказалось, что журналист по имени Уинстон Бэрдетт назвал 12 человек, которые якобы состояли в коммунистической партии. Среди этих людей фигурировал Адлер. Не Ларри Адлер, а просто Адлер. Это был не я, а совсем другой человек — бывший репортер одной из бруклинских газет.

Этот инцидент заставил меня окончательно потерять уважение к правительству, которое пропускало гражданина через мясорубку, когда на выяснение дела хватило бы одного телефонного звонка.

Иногда мне говорят: «Но это было давно, и все мытарства кончились». Не тут-то было. Власти по-прежнему ставят палки в колеса. Я, например, не имею права выступать ни в одной телевизионной программе, к которой правительство имеет отношение. Недавно я получил приглашение выступить в концерте Энди Уильямса (популярного певца.— Авт .), но оно было внезапно аннулировано. Дирекция при этом не отвечала на телефонные звонки. Руководство телевизионной компании Си-би-эс пригласило меня в качестве композитора и исполнителя для одной из своих программ. Переговоры успешно завершились, но, как и в случае с Энди Уильямсом, приглашение было взято обратно».

Он был автором и исполнителем музыки в фильме «Женевьева», но за шесть недель до премьеры «кто-то» потребовал изъять из титров его имя. Музыка была выдвинута на премию Оскара. Поскольку имя композитора нигде не значилось, выдвинули Мьюра Мэтисона — дирижера. Адлер сообщил об этом в жюри, но ничто не изменилось, и имя восстановлено не было. «Многие известные американские композиторы писали для меня музыку. Я хотел бы исполнять ее с американскими оркестрами, но дверь для меня по-прежнему закрыта»,— заключает он.

Но «дверь» закрывают не только перед исполнителями, лишая их средств к существованию, обрекая на отчаяние, облегчить которое может лишь крик души, дошедший до людей благодаря газетной публикации. Эту «дверь» закрывают по шкурническо-политическим соображениям и перед носом у видных деятелей страны, и для этого не брезгуют самыми низкопробными приемами, о чем рассказывается, например, в книге Д. Уайза «Американское полицейское государство. Правительство против народа»:

...В июле 1969 г. после инцидента с автомашиной сенатора Эдварда Кеннеди на острове Чаппакуид-дик, при котором утонула находившаяся с ним в автомобиле Мэри Джо Копечне, в толпе дачников, пришедших посмотреть на место происшествия, находился писатель Роберт Кричтон. Его обычно не привлекали подобные зрелища, но он был другом семейства Кеннеди, особенно Роберта. Поэтому тоже отправился на пароме на остров.

— Я стоял, беседуя с друзьями,— вспоминает Кричтон,— когда ко мне подошел какой-то малый и стал задавать вопросы, сказав при этом, что он из газеты «Филадельфия инквайрер» и собирает информацию для очерка.

Четыре года спустя, в мае 1973 г., Кричтон, снова оказавшись на даче, наблюдал по телевизору за слушанием «уотергейтского дела» в сенатской комиссии, когда на экране появился Энтони Юла-севич, дававший присягу. Кричтон от удивления подпрыгнул на стуле.

— Э, да я его знаю! — воскликнул он.— Это тот парень из газеты!

На самом же деле Юласевич был тайным агентом Белого дома. В течение 26 лет служил он до этого в полицеском управлении Нью-Йорка, где одно время подвизался и Джон Колфилд, зачисленный, напомним, в штат сотрудников Белого дома в апреле 1969 г. и рекомендовавший Эрлихма-ну человека, подходящего для «щекотливой работы».

После вступления Никсона в должность президента у него оставалось на трех банковских счетах из средств, собранных для проведения предвыборной кампании 1968 г., свыше миллиона долларов. Распоряжаться этой суммой президент поручил своему доверенному лицу. Было решено, что жалованье Юласевичу будет выплачиваться из этого фонда, хотя законом это и запрещено. В последующие три года на «щекотливые» операции Юласевича и его шефа было израсходовано свыше 130 тыс. долл.