Алексей Васильев - Рецепты Арабской весны: русская версия

Иначе развивались события в Египте, где уровень жизни и образованности народа был намного ниже, чем в Тунисе, где «гамаат исламийя» (исламские ассоциации) объединяли миллионы молодых людей, а десятки тысяч из них входили в откровенно террористические группы экстремистов. Президент Хосни Мубарак, сменивший в 1981 г. убитого ими Садата, вел с исламистами ожесточенную и в целом успешную борьбу. Однако масштабы недовольства соответствовали масштабам страны с 85 млн. населения и справиться с ним было трудно, тем более, что социальная поляризация и социальные противоречия в обществе росли очень быстро. На общественное мнение воздействовали неурегулированность ближневосточного конфликта, принимаемого близко к сердцу многими египтянами, и сверхобогащение «жирных котов» – буржуазно-бюрократической верхушки. Примером такого обогащения был сам Мубарак, обладатель то ли 40 млрд. долларов, то ли всего одного млрд. долларов, нажитых в основном от «процентов» с военных контрактов. Известно, что это – весьма распространенная форма наживы арабских военных: в Алжире уже в 70–80-е годы многих высших офицеров называли «месье диз» (за получение ими 10 % с каждого контракта государства с той или иной фирмой).

В этих условиях странно не то, что Мубарак в конце концов потерпел крах, а то, что он продержался у власти 30 лет. Тем не менее, он был вынужден уйти, при том, что его взвешенная и компромиссная политика по большому счету устраивала многих, в том числе за рубежом (включая Израиль и США). Однако напор недовольных масс снизу был достаточно силен. Мубарака поэтому сменил Высший военный совет во главе с фельдмаршалом Мухаммедом Хусейном ат-Тантави, символизирующий власть армии, которая с самого начала волнений придерживалась нейтралитета. Но в таком случае встает вопрос: а можно ли называть то, что произошло в Тунисе (где армия также заняла позицию «невмешательства») и Египте революцией? На всем Ближнем и Среднем Востоке армия занимает ключевые позиции в режимах. В Египте она у власти почти шесть десятилетий. «Поэтому сейчас мы имеем дело всего лишь с изменениями властных полномочий в рамках существующего режима».

Информация, поступившая впоследствии из Туниса, Каира и прочих арабских столиц, лишь подтвердила данную оценку. Но тогда невольно напрашивался следующий вопрос: а почему это так? Ведь для массовых народных волнений в арабском мире, как мы уже отмечали, действительно были серьезные основания. И движения протеста в этих странах были вполне закономерны и неизбежны, особенно сейчас, когда до 40–50 % их населения составляет молодежь 15–30 лет, в большинстве своем имеющая начальное и среднее образование, недовольная не только массовой безработицей, но и невозможностью реализовать свои завышенные ожидания, порожденные знакомством с жизнью Запада как через Интернет и социальные сети «Фейсбук» и «Твиттер», так и через личные контакты: только в Европе постоянно находятся (работают, учатся, занимаются бизнесом), например, до миллиона тунисцев, а Тунис ежегодно посещают несколько миллионов западных туристов.

Но молодежь, эта ставшая «преобладающей в обществе наиболее пассионарная, нетерпеливая и решительная часть населения», созрела для выражения своего протеста в социальном, эмоциональном и психологическом плане, но не была к этому готова политически. Светская оппозиция была слаба и разъединена, а часть ее даже признавала необходимость единения с наиболее жестко преследуемыми исламистами, как с единственной силой, способной «мобилизовать народ». Возникавшая таким образом перспектива массового восстания под руководством исламистов серьезно обеспокоила правящие круги Запада, в целом поддерживавшие правящие режимы в Тунисе и Египте, но, в то же время, хорошо информированные о настроениях египтян и тунисцев, как и о постепенном размывании социальной базы этих режимов. Ставка на них становилась все менее надежной. К тому же росло влияние исламистов во всех арабских странах, особенно в последние годы, ширились масштабы их взаимодействия. Это касается прежде всего Алжира.

Вместе с тем, в Египте и Тунисе исламисты не так «на виду», как в Алжире, что и заставляет опасаться их гораздо больше в связи с непредсказуемостью и скрытностью действий их подполья. О нем мало что известно, но в существовании и весомости его мало кто сомневается. Это – проблематика одного из основных за последние 30–40 лет конфликтов, где Восток противопоставил Западу в качестве основного аргумента исламизм, или политический ислам.

В мире нет единого мнения по поводу взаимоотношений глобализации и политического ислама. Часть исследователей, трактуя глобализацию как нормальный процесс усвоения Востоком технических достижений Запада, делает упор на адаптацию исламистов к этому процессу и использование его ими в своих интересах. Другие считают, что на самом деле исламисты ведут против Запада непримиримую войну, отвергая какую-либо «вестернизацию». На деле имеет место и то, и другое. Глобализация отвоевывает у исламизма на Востоке лишь некоторые позиции в сфере экономики и новейших технологий (в том числе военных), но встречает ожесточенное сопротивление в сфере политики, идеологии и духовной жизни. Воспринимая ее как продолжение тысячелетней экспансии Запада, посягающего на их самобытность и религию, мусульмане поддерживают в большинстве своем исламистов, как защитников своей веры, образа жизни, нравов, обычаев и мировоззрения. Этому способствует традиция противоборства ислама и христианства в эпохи арабских завоеваний, крестовых походов, корсарства и колониализма. К тому же, сегодня глобализация в глазах мусульман – главная причина экономических и социальных трудностей, особенно обнищания огромных масс городских и сельских маргиналов, доля которых во многих странах Востока, прежде всего мусульманских, превышает 40 %. А они – основная социальная опора политического (от Сенегала до Филиппин) ислама, обещающего решить все проблемы созданием «подлинно» исламского государства с Кораном в качестве конституции. Это движение усиливается также за счет многомиллионных мусульманских диаспор на Западе, являющихся для исламистов источником финансовых средств, а также политического, социального, организационного и технического опыта. Важен также фактор присоединения к исламистам (не по религиозным, а по политическим соображениям) части интеллектуальной элиты мусульманского мира, в том числе воспитанной в университетах Запада.

Сейчас можно сказать, что глобализация в привычном для нас смысле – как «вестернизация», сталкивается на Востоке с относительно скрытой, но не менее реальной «глобализацией исламизма». Между ними – война. На стороне первой – экономическая и финансовая мощь, военно-силовое превосходство (пока) и т. п. Но на стороне второй – умелое наращивание тех же самых преимуществ и, сверх того, все более эффективное использование объективных слабостей Запада, который может привлечь к себе главным образом сытых и благополучных людей Востока. Но там гораздо больше неблагополучных, нуждающихся в социальной справедливости и готовых сражаться за нее. Получив поддержку значительной части имущих слоев, исламисты имеют шансы на успех, если военная борьба с ними не будет сопровождаться радикальными переменами в экономике, культуре, социальном и политическом развитии мира ислама.