Герфрид Мюнклер - Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США

Одна из самых серьезных угроз для империалистической политики состоит в потере способности определять ритмы экспансии и консолидации, то есть ускорения или замедления роста империи согласно собственному усмотрению. При этом имперский временной суверенитет может быть ограничен внутренними или внешними факторами. Под внешними факторами следует понимать могучих конкурентов или их коалицию, стоящую на пути дальнейшего развития претендента на империю или же оспаривающую достигнутые им позиции. Преимущества окраинного положения состоят главным образом в том, что такое столкновение здесь менее вероятно, нежели в политическом центре, где ни один из акторов, пока он еще не добился безусловного превосходства, не является хозяином течения времени; последнее же, наоборот, сохраняет самостоятельность и само приобретает власть над событиями. Окраинное положение проявляется еще и в том, что там есть тенденция наличия лишь одного мощного актора, задающего темп. Первая мировая война, которая в основном проходила как внутриевропейская, является примером потери контроля над течением времени, что произошло со всеми европейскими действующими силами, включая Россию и Великобританию. Единственная достойная упоминания держава, оставшаяся хозяйкой временных ритмов, — США, которые и стали истинными победителями в этой войне.

С консолидацией империи затем меняется и обстановка: где ранее была периферия, теперь располагается центр, и прежние территории ядра превращаются в окраинные земли устроенного заново «мира». Это объясняет, почему имперские проекты лишь в исключительных случаях удаются при начале их в центрах мировой политики, в то время как окраинное положение этому явно благоприятствует. Можно даже сделать еще один шаг и констатировать, что окраинное положение, в связи с отсутствием сильных конкурентов и высоким уровнем временного суверенитета, почти провоцирует на создание империи. Гибкие границы, на которых растущую державу не встречает решительное сопротивление, действуют словно вакуум и одновременно затягивают экспансию в лежащие позади них пространства. Это верно как для американской западной границы, продвигавшейся все вперед и вперед в XVIII и XIX столетиях, пока наконец она не достигла Тихого океана, так и для русской восточной границы, которая в то же время растягивалась все дальше и недолгое время проходила даже по американскому континенту [42] Автор вновь не совсем точен. Быстрое расширение границ России на восток стартовало существенно раньше аналогичного процесса в Америке - в конце XVI в., а русские владения в Америке просуществовали более семи десятилетий. . В то время как русское продвижение в конце концов было остановлено у Японского моря, где оно наткнулось на противника, которого стоило воспринимать всерьез48, побережье Тихого океана для американцев оказалось лишь промежуточной остановкой, а с конца XIX столетия началось превращение США в тихоокеанскую державу, в ходе которого, в конце концов, они также вступили в конфликт с Японией. Совершенно так же проходило образование европейских колониальных империй, при котором политический вакуум на периферии приводил ко все большему разрастанию контролируемых территорий. При возникновении территориальных империй втягивающая сила периферии приобретает такое же значение, как экспансионистская динамика центра.

Разумеется, динамика центра является непременной предпосылкой имперской экспансии, поскольку вакуум власти на

некоей периферии все же не может восприниматься как таковой. Понятие имперского временного суверенитета подразумевает, конечно, и то, что такая динамика не может приводить к неконтролируемому сползанию к экспансии. Это были бы тогда уже внутренние факторы, противодействующие имперскому временному суверенитету. Подобное вынужденное скатывание к экспансии констатируют теории империализма, причем как экономические, так и политические, ставя их на первый план. Сильнейший аргумент в пользу предстоящего крушения империализма заключается в том, что помимо грозящей войны между великими державами впоследствии на дно под влиянием внутренних обстоятельств пойдет и подвергшийся эрозии временной суверенитет. Лишь партизанская теория мировой революции Мао Цзэдуна в своей центральной идее об «окружении городов деревнями» развивает теорию империализма, в которой империалистический мир будет сокрушен не внутренними, а внешними факторами, не развитием событий в центре, а сопротивлением периферии. И при этом, помимо прочего, следует ограничить и подорвать временной суверенитет имперских центров за счет партизанской войны, которую Мао определял как «длительную войну на истощение»49.

Концепция, в которой внутренние факторы обеспечивают эрозию временного суверенитета имперских центров, приводит к развитию теории сверхнакопления или же недостаточного потребления, согласно которой кризисы сбыта в экономических центрах вынуждают к открытию новых рынков для экспорта товаров и капитала. Иную форму эти идеи принимают в тезисах социально-империалистических теорий, согласно которым имперские центры оказываются все более принужденными обеспечивать спокойствие за счет перераспределения сверхприбылей от империалистической эксплуатации с учетом нижних слоев своего населения или же отправлять его для завоевания территорий и поселения в колониях.

Также и в политических теориях империализма конкуренция за престиж по сути означает не что иное, как описание принуждения к экспансии, ограничивающей столь ценный в политическом отношении временной суверенитет50.

Этот гандикап у конкурирующих имперских держав политического центра мира проявляется несравненно больше, нежели у тех, кто расположен на окраинах, где временные горизонты остаются шире и дальше. Континентальные европейские державы, прежде всего Германия, но также Франция и, наконец, даже Италия, однажды весьма поспешно обеспечили себе обладание внеевропейскими территориями, чтобы явить доказательства своего статуса мировой державы или же, по меньшей мере, разрекламировать претензию на него. Тот, кто, в отличие от своих соседей, не захватил колоний или же вел территориальную экспансию в иной форме, не только выходил с пустыми руками из передела рынков и источников сырья, но и терял вес и влияние внутри системы европейских держав. Таким образом, здесь взаимодействовали политические и экономические факторы.

Сильная нервозность, распространившаяся в конце XIX столетия в Европе51, была не в последнюю очередь следствием постоянного сокращения временного горизонта, имевшего место в рамках внутриевропейской конкуренции. Затронуты оказались даже занимавшие окраинное положение, что демонстрирует экспансионистская политика США в конце XIX века. Тем не менее в общем и целом давление конкуренции было там меньше. В то время как имперские и протоим- перские державы центра все менее обладали возможностью определять правила игры52, «фланговым» державам — за исключением столкновения с Японией значительно ослабленной Российской империи — куда лучше удавалось сохранять управление ходом событий и собственными решениями. Тем не менее разница между окраиной и политическим центром не является определяющей для способа и успешно