Шанталь Мийон-Дельсоль - Политические идеи XX века

29

предвидение спасло революцию и обрекло русское общество на 70 лет деспотизма .

Цель и средства : НЭП

Ленин считал, что политика террора защитит революцию от либерализма и анархии. Он надеялся также подавить стремления к самоуправлению и уничтожить буржуазию раз и навсегда. Но из этого ничего не получилось. Правительство оказалось втянуто в роковую спираль. Поскольку любое сопротивление отождествлялось с буржуазным влиянием, оказалось, что число "буржуазных" элементов росло до бесконечности, так как повсюду были видны проявления недовольства. Кроме того террор мало способствовал восстановлению производства на предприятиях, возглавляемых новым руководством. В рамках огосударствленной плановой экономики милитаризация труда и связанное с ней физическое принуждение не помешали проявлениям врождённой лени, о которой говорил Троцкий, и быстрому ослаблению и даже разрушению производственного потенциала России. Кроме "запрограммированных" противоречий между обещаниями и делами Ленин столкнулся с неожиданным для себя противоречием между своими предположениями и достигнутыми результатами. Это последнее противоречие создавало тупиковую ситуацию, так как все возможные средства для его разрешения были уже использованы: террор является последним политическим аргументом, после которого воображение уже не подсказывает ничего нового. Однако Ленин нашёл два взаимосвязанных решения, одно техническое, другое психологическое: с одной стороны - попытаться восстановить экономику за счёт отказа от некоторых идеологических установок, а с другой стороны - создать для себя алиби и восстановить утраченное доверие народа.

Конечно, Ленин мог бы не вмешиваться, обречь страну на разорение и не обращать внимания на настроения масс. Могущество политической полиции является неплохим инструментом для решения проблем обнищания народа и всеобщего недовольства. Но социалистическая революция имела ещё и международный аспект. Она должна была увенчаться успехом, чтобы служить образцом для подражания: трудящиеся всех стран с надеждой обращали к России свои взоры. И история показывает, - недавняя история с ослепительной ясностью - что экономическое банкротство ведёт режим к политическому банкротству, даже если его руководство полностью лишено таких качеств, как совесть и порядочность. Еще древние греки заметили, что несмотря на террор любой тиран должен рано или поздно позаботиться о своей популярности, потому что в опустевших

городах его власть станет пустым звуком. Единственной причиной введения Новой экономической политики (НЭП) стало разорение России из-за принудительного труда, обязательных поставок сельскохозяйственных продуктов, самоубийственного забоя скота в знак протеста против коллективизации (в 1921 году производство зерновых составило только половину от урожая 1913 года, промышленное производство сократилось на 80%, ВЧК оказалась не в состоянии подавлять бесчисленные мятежи). Но эта перемена политического курса советской власти оказалась далеко не последней.

После решающего восстания кронштадтских моряков в марте 1921 года Ленин стал проводить экономическую политику, которая частично восстанавливала утраченные свободы, он развил и обосновал некоторые идеи перехода от "военного коммунизма" к коллективизации. Это была политически приемлемая формула для того, чтобы скрыть провал правительственного курса - перемены в политике объясняются изменившимися обстоятельствами. В действительности они были вызваны осознанием бьющего в глаза факта: принудительный труд непродуктивен. Предоставив ограниченую свободу торговли, Ленин признал тем самым свою теоретическую ошибку. Но это не означало пересмотр всей доктрины. Непогрешимость идеологии не подвергалась сомнению. Новая экономическая политика являлась средством для продвижения к цели, противоречащей этой политике. Ограниченная реставрация рыночных экономических отношений позволяла накопить необходимые средства для будущей коллективизации. Принятие на вооружение методов противника не означало признания его правоты, речь шла об использовании противника в качестве трамплина для продолжения атаки. Ленин не скрывал, что НЭП представляет собой всего лишь этап в долгой борьбе за коммунизм. Такая аргументация была вполне в духе Маркса. Последний не раз указывал, что капитализм был прогрессивным строем для своего времени и представлял необходимый этап на пути к социалистической революции.

Политический оппортунизм, проявлением которого стал НЭП, не только отражает характерную черту самого Ленина, но и демонстрирует природу созданной им идеологии. Западу иногда бывает трудно понять поведение оппозиционных коммунистических партий, совершающих резкие перемены своего политического курса, казалось бы, неполном противоречии с провозглашаемыми ими принципами. Оппортунизм - это способ оценивать события и делать из них необходимые практические выводы, без учёта долговременных этических норм, руководствуясь только сиюминутными интересами или соображениями. Оппортунистов обычно упрекают в полном отсутствии (принципов; их противников беспокоит не столько предполагаемая аморальность их поведения, сколько непредсказуемость их

31

поступков. Если марксизм-ленинизм и может быть обвинён в оппортунизме, то только с одной точки зрения: колебания его курса зависят не от коньюктурных интересов политиков, а от конкретных потребностей революции на данном этапе. Ленин хорошо показал, что для реализации социалистического замысла годны все средства, в том числе и покровительство группам, стоящим на противоположных позициях. Идеология готова выступить в защиту какой-нибудь преследуемой религии, даже если она рассчитывает запретить все религии после своего прихода к власти. То же самое можно сказать о мелкой торговле, о правах человека, о любых других целях, лишь бы только за них боролись группы, способные оказать содействие или хотя бы благожелательный нейтралитет идеологии. Отсюда возникает понятие объективного союзника.

Придерживаясь иной шкалы ценностей, можно сказать, что подобная политика основана на бесстыдном цинизме, так как заведомо строится на обмане своих будущих жертв. Если Европа и породила Макиавелли, то только затем, чтобы подчёркивать по любому поводу, что "макиавеллизм" представляет собой отклонение от нормальной политики. Марксистско-ленинская идеология оказалась вне категорий нравственности, но любые обвинения в цинизме могут быть сформулированы в её адрес только извне, поскольку для себя она находит оправдание этому цинизму в своих идеалах. Действительно, тот, кто станет обвинять в цинизме марксистов-ленинцев, предполагает, что чистыми должны быть не только цели, но и средства для их достижения. Для марксизма-ленинизма это абсолютно не обязательно. Для него имеет значение только конечная цель, и для её достижения все средства хороши, в том числе любые люди и социальные группы. Если цинизм Ленина и вызывает у нас возмущение, то лишь потому, что мы прилагаем одни и те же нравственные критерии как к нашим целям, так и к используемым нами средствам. Это означает, что для западных демократических стран никакая политическая, экономическая, религиозная или иная цель не может заменить нравственные ценности и не может представлять сама по себе какую-либо ценность. Возьмём в качестве точки отсчёта такой критерий, как человеческое достоинство. Оно превосходит по своему значению любую цель, и мы вправе использовать для решения поставленной задачи только те средства, которые окажутся совместимыми с данной точкой отсчёта. В случае отсутствия таких средств мф предпочитаем отказаться от реализации данной специфической цели. Для ленинизма единственная абсолютная ценность заключается только в построении коммунизма, что объясняет его полное безразличие к используемым средствам. Их выбор зависит лишь от того, в какой мере они способствуют достижению цели. И терроризм хорош, если он полезен, в то же время было бы нелепо придавать какое-то зна-