Антон Хреков - Король шпионских войн. Виктор Луи — специальный агент Кремля

К работе с нонконформистами Луи приобщил и супругу, которая нередко писала о них статьи. Плюс его собственные статьи — так он капитализировал рынок искусства в стране, где рынки были только колхозными.

После «бульдозерной» выставки сентября 74-го власти и вовсе приняли доктрину Луи, разрешив выставку авангардистов в Измайлово. Магия схемы Виктора состояла в том, что все должны были заработать, и никто не должен был пострадать. «Живи и дай жить другим» — слоган Луи, который он любил повторять.

Любой, кто жил при СССР, не поверит в то, что Луи мог обогащаться безнаказанно на глазах у системы, и будет прав. Не мог. Он, человек, опередивший своё время, умел делиться. В Советской стране, стране дефицита, передовой идеологии и зелёных помидоров, не так нужны были живые деньги, как колготки, мясорубки, телевизоры, видеокассеты, стерео- и квадросистемы, шотландский виски и французский коньяк, американские сигареты и кубинские сигары. Виктор всё это закупал в бесчисленных командировках и привозил страждущим в Здании, что около «Детского мира». Одного из его кураторов прозвали Мистер Дубль: всё, что Виктор покупал себе за границей, он «дублировал» для него.

Те, кто думают, что люди в КГБ 70-х и 80-х были кристально честны и неподкупны, — идеалисты. Да, эти люди не брали пухлые конверты, протянутые под столом: но тем, что можно было купить на содержимое этих конвертов, они не брезговали.

У Луи была дача не только в Баковке, но и в Сухуме, у моря. На территории этой дачи стояла отдельная постройка — «павильон», как его называли, где один из его «небесных покровителей» придавался земным утехам на материальное вспомоществование Виктора. Наверное, поэтому писатель Зиновий Юрьев однажды без страха и упрёка произнёс: «В день его смерти на Лубянке будет траур, так как не они ему платили, а он им».

Всегда ли и во всём Луи был так великодушен с инакомыслящими, всегда ли их выгораживал, спасал, закрывал грудью, как Александр Матросов? Видимо, не всегда. В 70-х в диссидентских кругах ходила одна история, которая призвана была подтвердить его репутацию «плохого парня».

В начале 70-х в Москве появился необычный Самиздат: рассказы «Холодильник», «Музей человека», «ТП», «Стоп, машина» и другие, высмеивающие методы работы на советских закрытых предприятиях. Автор подписывался псевдонимом Виталий Бабенко, и никто в органах не мог вычислить, кто же это. А хотелось: в рассказах было слишком много околосекретной информации, получить которую мог только высокопоставленный работник «почтового ящика», специалист-ракетчик с «допуском».

Подвела «Бабенко» доверчивость и пагубное чувство безнаказанности. Решив передать свой памфлет «До следующего раза» уже не в Самиздат, а в «тамиздат», на Запад, он вышел на отрекомендованного ему «французского» журналиста Виктора Луи. Однако вместо «француза» на явочной квартире его ждал КГБ. Задержанный предъявил документы на имя Бориса Артёмовича Бенько, генерала-лейтенанта, Героя Советского Союза, доктора наук, одного из конструкторов королевской «семёрки». Каково же было удивление товарищей с Лубянки.

Сдал ли его Луи или же самого Луи использовали втёмную, а потом вовремя отодвинули?

О другом «больном зубе» режима, Иосифе Бродском, Виктора Луи однажды спросил американский публицист Герберт Голд. «Кто он? — вопросом на вопрос воскликнул Луи и тут же сам себе ответил: — Дурак». Анна Ахматова, когда узнала о начавшейся травле поэта, сказала более тонко: «Какую биографию они (власти. — Прим, автора) делают нашему рыжему!».

В середине 70-х «лучший друг советских диссидентов» узнал, что надо спасать правозащитника Петра Якира, отсидевшего в сталинских лагерях семнадцать лет. Срок — за гранью понимания: на зоне прошла большая часть его жизни. Когда Брежнев начал ползущую ресталинизацию, другого пути, кроме правозащиты, у него, сына легендарного красного командарма Ионы Якира, не оставалось. В Самиздате печатались его диссидентские книги, обиженные властью Якира боготворили. И с ним «где надо» решили разделаться отнюдь не по «методу Луи», арестовав по «расстрельной» статье «измена Родине». В ходе четырнадцатимесячного следствия Якира сломали, заставили раскаяться публично на пресс-конференции и вскоре выпустили.

Вот тут-то его и пришлось спасать, но уже не от КГБ, а от вчерашних собратьев-диссидентов, которые, в терминах 37-го, «заклеймили предателя». От него отвернулись все, включая Елену Боннэр, — началась травля. Луи «пошёл по друзьям» в поисках контактов Якира. Ему нашли адрес. Луи сразу же отправился к отверженному на квартиру и долго говорил с ним по традиции на кухне. «Петя, тот, кто был на Лубянке, — сказал Луи, — никогда тебя не осудит».

Вот как вспоминает встречу с Луи на приёме в американском посольстве по случаю двухсотлетия США в 1976 году писатель Андрей Амальрик в «Записках диссидента».

««Добрый день, — сказал, протягивая мне руку и улыбаясь, тот, кого Гоголь назвал бы господином средних лет, не то чтобы худым, но и не то чтобы толстым, с чертами лица очень благообразными. — Не узнаете меня? Я — Виктор Луи''. <���…>

Когда-то меня, совсем еще молодого, он спрашивал, почему я, человек способный, не стремлюсь к такому же благополучию, как он, — есть эта «желудочная наивность» даже у людей умных. Теперь он сказал, что относится с большим уважением к тому, что я не отказался от своих взглядов, но вообще это более или менее чепуха — СССР будет существовать еще тысячу лет [81] В 1969 г. Амальрик написал книгу-эссе «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?», за что получил три года лагерей. , слово в слово то, что говорила мне Надежда Мандельштам. Я ответил, что, напротив, жду серьёзного кризиса, и для меня последним симптомом его приближения будет разрыв с системой и бегство на Запад самого Луи. «Если только этот разрыв ещё возможен», — добавил я».

Пнул Луи — есть чем возгордиться на Западе.

Английская прижимистость Виктора удивительно сочеталась с русской барской щедростью: последняя вступала в роль, когда дело касалось собратьев-зэков. В наших терминах, он им помогал не только «административным ресурсом, но и кэшем». Женская половина окружения Луи сплетничала между собой о лежащих в недрах Викторова рабочего стола квитанциях банковских переводов на крупные суммы на имена лагерных товарищей. Для гордых, которые не могли «жить за чужой счёт», он придумывал мифическую «работу», за которую платил «гонорар». Это «кормление» он понимал как «лагерную ренту», которую с его помощью бывшие зэки «вытягивали» из советской казны.

Виктор Горохов в своих надиктованных на плёнку воспоминаниях о Луи приводит один символичный эпизод. «Однажды, когда мы ехали с ним на «порше» в город Боровск, я ему сказал: