Игорь Молотов - Мой друг Карлос Шакал. Революционер, ставший героем голливудских фильмов «Шакал» и «Карлос»

Во время Второй мировой войны и немецкой оккупации здесь помимо уголовников содержались политические заключенные, в том числе участники Сопротивления и коммунисты. После войны опустевшие от бойцов Сопротивления камеры заняли вишисты — надежда и опора Третьего рейха.

В разное время в знаменитой тюрьме отбывали наказание наш соотечественник Виктор Львович Кибальчич — писатель и член Коминтерна; Рудольф Гильфердинг — марксист и видный политик Германии; Павел Горгулов — поэт и убийца президента Франции Поля Думера. Еще одним великим обитателем «мертвого дома» был великолепный Жан Жене, писавший за решеткой свои чудесные книги. Другим священным монстром был поэт Гийом Аполлинер, помещенный в тюрьму в связи с подозрением в похищении из Лувра «Моны Лизы».

Жак Мерин, известный российскому зрителю как «враг государства номер один» в исполнении харизматичного Винсента Касселя, успел не только посидеть в этой тюрьме, но даже оттуда сбежать. Однако к Карлосу были применены особые меры безопасности.

«В действительности французская исправительная система, погрязшая в собственных противоречиях, держит в цепях льва, — пишет Карлос в своей книге “Революционный ислам”. — Боюсь, обрети я сегодня свободу, меня тут же убили бы безо всякого суда, а может, похитили бы, заставив исчезнуть навсегда.

Сегодня я — пленник Французского государства, не уважающего собственные законы. Положение могло бы изменить либо вмешательство Венесуэлы, либо вооруженная акция патриотов-интернационалистов. Я же продолжаю противостоять судебной машине и делаю это из удовольствия и по принципиальным соображениям».

С сентября 1994 года, практически сразу после прибытия во Францию, Карлоса много раз склоняли к побегу, чтобы пристрелить… Он вспоминает, что ему предлагали весь арсенал: автоматы АК-47, автоматические пистолеты, взрывчатку, детонаторы и гранаты…

— Чего мне только не предлагали! Достаточно, чтобы вооружить с десяток заключенных тюрьмы La Sante и попробовать прорваться на волю.

«Посланцы смерти» действовали якобы от имени алжирского генерала Смаила Ламари. Но эти попытки, по словам Ильича, выглядели совершенно нелепо — всем известна свирепая эффективность алжирских спецслужб!

Провокации следовали одна за другой: вряд ли можно назвать случайностью или совпадением тот факт, что в соседних с Карлосом камерах сидели либо «особо опасные» заключенные (они много раз пытались бежать, брали заложников, требовали предоставить им вертолет), либо психопаты, сексуальные маньяки, люди, зараженные СПИДом, отчаявшиеся бедняги, готовые на любую крайность, чтобы избежать пожизненного заключения.

— Хочу заявить сразу и однозначно: я никогда, ни при каких обстоятельствах не попытаюсь бежать, даже если мне захотят «помочь» политики. Я не имею права из личного эгоизма попасть живым в руки врага и заговорить. Весь мир знает, как «эксперты» американских спецслужб обращаются сегодня с военнопленными на базе в Гуантанамо. Я был и остаюсь революционным борцом, а революция сегодня говорит на языке Корана…

Как утверждал впоследствии Ив Бонне, бывший глава ДСТ, Карлоса следовало пытать, а не прятать под охрану. Остается только спросить у мсье Бонне: так же ли считал его друг Абу Нидаль, приславший ему телеграмму поддержки после увольнения? Единственное, в чем можно согласиться с бывшим шефом ДСТ, — это то, что мы узнаем теперь ровно столько, сколько этого захочет сам Карлос, ставший в заключении живым архивом под грифом «Совершенно секретно».

Российский предприниматель Михаил Живило, которого следователи обвиняли в организации покушения на кемеровского губернатора Амана Тулеева, однажды побывал в La Sante. И его фантастический рассказ опубликовали в прессе. Так вот этот господин утверждал, что условия там созданы прекрасные. В одиночной камере — уютная мебель, кофеварка, микроволновая печь, телевизор с 30 каналами. Высокопоставленные заключенные имеют право получать питание из ресторана, выписывать любую прессу, в том числе и заграничную, посещать компьютерный и тренажерный залы, заниматься на курсах французского языка.

«Говорят, что именно в таких условиях отбывает пожизненное заключение в La Sante знаменитый международный террорист Ильич Рамирес Санчес, более известный как Карлос Шакал».

Узнай Карлос о фантазиях российского предпринимателя — он бы лишь горько посмеялся. Но я не стал тратить время нашего общения на разные небылицы. Дело в том, что тюрьма La Sante не была местом для легких прогулок. Одиночная камера Карлоса представляла собой прямоугольник размером 6 квадратных метров. В камере, запирающейся массивной дверью грязно-зеленого цвета, был стол из сбитых листов ДСП, металлический стул, койка, раковина и туалет. Никаких удобств и тем более излишеств. Пол был из бетона, а окно заделано специальным стеклом и решеткой. Распорядок дня был следующий: ровно в семь утра подъем, охранник передавал Карлосу почту, если таковая была, он мог долеживать еще час или подниматься на зарядку, а потом приносили завтрак: «выписанный из ресторана» черствый хлеб и жидкий кофе. Другим элементом комфорта была маленькая душевая кабина, очередь заключенных в которую растягивалась на весь день. В обед Карлосу приносили похлебку из самых дешевых ингредиентов, после чего отводилось время для получения почты, зарядки, и в 23:00 звучал отбой.

— Была полная тишина, — рассказывает мне Карлос, — надзиратели наблюдали за мной издалека, в том числе почти всему военному персоналу было запрещено со мной разговаривать. Моя камера могла быть открыта в сопровождении минимум трех тюремщиков. Общаться со мной мог только заместитель директора господин Вуатюрон, который приходил ко мне трижды за день, и говорили мы только в моей камере. Вуатюрон был настоящим профессионалом, он делал все возможное, чтобы отменить такие абсурдные меры наказания, как контроль службой безопасности моей двери под оптическим прицелом, днем и ночью каждые 20 минут. Осталось «всего лишь» 16 проверок при включенном свете между 19:00 вечера и 7:00 утра. Кстати, Вуатюрон получал всегда указания только по телефону и никогда в письменном виде, чтобы не оставалось никаких документальных следов.

— Я читал, что в La Sante можно заказать вкусную еду.

— Ты шутишь? По утрам мне приносили сухой и очень черствый батон, который было невозможно есть. Но потом они стали присылать ко мне самого старого заключенного с тележкой кофе. Он забирал у меня черствый хлеб и выдавал взамен потрясающий теплый батон, только вынутый из печи. С этого дня я сам начал брать хлеб с тележки, а они мне не запрещали.