Игорь Молотов - Мой друг Карлос Шакал. Революционер, ставший героем голливудских фильмов «Шакал» и «Карлос»

Через некоторое время после заселения в La Sante Карлос смог получить телевизор, чтобы смотреть программы новостей; кроме того, ему было позволено раз в неделю брать книгу из скудного библиотечного фонда. На этом «привилегии» заканчивались: ему было запрещено видеться с кем-либо, кроме адвокатов, играть в спортивные игры, контактировать с другими заключенными или ходить на курсы французского языка, что было разрешено даже самым отвратительным маньякам и насильникам.

Каждый раз, когда Карлос покидал свою бетонную конуру, охранники расчищали все коридоры, чтобы предотвратить контакт с другими сидельцами. В своей книге «Революционным ислам» он так описывает свое пребывание в одиночной камере:

«Позиция французской администрации явно свидетельствует об отношении ко мне не как к “террористу”, но как к политическому заключенному, от которого при возможности неплохо было бы избавиться. Думаю, я сегодня единственный заключенный французских тюрем, которому запрещены свидания. Мелочность судебных властей и тюремной администрации доходит до того, что мне запрещено изучать французский язык — единственным моим учебником остается словарь.

Чего же они боятся? Что я смогу изъясняться на их языке, и хорошо изъясняться? Что поставлю в неловкое положение судей, делая по-французски неприятные для них замечания, указывая на пробелы в материалах дела, обличая недостатки в работе следователей? Чего они так сильно опасаются? Что я сделаю заявления, компрометирующие сильных мира сего, или выставлю на всеобщее обозрение непоследовательность судебной системы? Что мои аргументы камня на камне не оставят от устоявшейся системы идеологических взглядов добропорядочных мелких буржуа — этих винтиков государственной машины, которые, облачившись в судейские мантии, позволяют себе попирать ими же написанные законы? А может, они страшатся, что столь явные, вопиющие противоречия напомнят об их собственной некомпетентности и никчемности? Эти законники нарушают судебную процедуру, ущемляют мои права, боясь, что я использую язык как оружие, чтобы защищать права политического заключенного и обличать их систему, да еще подам другим дурной исламо-революционный пример.

Сегодня я — политический заложник, выданный 15 августа 1994 года светским властям на летном поле аэропорта Вилакубле. Никто не убедит меня в том, что люди, организовавшие мое “изъятие” из Судана, превосходно знающие, в какой грязи барахтаются политики и сколько преступлений было совершено во имя “свободы” и так называемых демократических ценностей, не поступят со мной так, как поступает медиакратия, закармливающая общественное мнение описанием искупительных жертв и охотно на этом наживающаяся! Горе несчастному, осмелившемуся пойти против государственных интересов, — таков закон, правящий западным обществом, но я этот закон отвергаю.

Французские тюрьмы далеко не курорт. Больше всего мне здесь не хватает теплоты человеческого общения, возможности перекинуться с кем-нибудь хоть словом. Я читаю ежедневные газеты, книги, посвященные нашей борьбе, пишу за шатким пластиковым столиком — им заменили старый деревянный стол, служивший мне первые шесть лет заключения. В Париже я слушал “Radio Orient”, смотрел новости, переключаясь с программы на программу (за телевизор администрация тюрьмы берет с меня ежемесячную плату в размере десятой части его стоимости)».

Однажды Карлоса даже попытались убить. Произошло это следующим образом. Летом, в день, когда все адвокаты Карлоса уехали из Франции в отпуск и уехал даже главный врач больницы Святой Анны, к нему в дверь постучал израильский врач. Рыжеволосый, он носил маленькие очки с толстыми стеклами и был открытым гомосексуалистом. Он хотел попрощаться напоследок и сообщить, что Карлоса ожидают в психиатрическом отделении. Карлос ответил, что у него нет приемов у психиатра, и продолжил читать газету. Позади доктора стояло 10 надсмотрщиков. Самый крайний, огромный негр, подал знак бровью, чтобы он живее собирался. На выходе Карлос заметил у одного белого надзирателя в руке шприц, который тот собирался в него вонзить.

— Поднявшись на второй этаж, сопровождающий психиатр с кем-то посовещался. Я же ожидал не внутри, а возле его кабинета, что было абсолютно неправильным со стороны сотрудника DPS в тюрьме. Я проскользнул в кабинет мимо десяти тюремщиков. Удивленный психиатр спросил, что я здесь забыл, и заявил, что у нас нет с ним встреч и что на сегодня он уже закончил работу (у него был какой-то больной вид сегодня). Через полчаса он мне сказал, что со мной все в порядке и что он не понимает, каким образом я к нему попал. Позднее мне рассказали, что они хотели воткнуть в меня шприц из-за моего «бунта» и перевести в камеру на третий этаж. После отпусков нашли бы мое разлагающееся тело, а в нем — нарколептическое вещество естественного происхождения. И это им сошло бы с рук!

Вскоре после похищения Карлоса из Хартума в Париж прилетела его жена Лана и безуспешно пыталась добиться встречи со своим мужем. Она обращалась в правоохранительные органы и судебные инстанции, но все было безрезультатно. После этого Лана Харрар навсегда исчезла из жизни Карлоса, а следы ее потерялись где-то на Ближнем Востоке. В разговоре с Карлосом я никогда не поднимал вопрос о том, что стало с Ланой и как сложилась ее судьба. Достаточно того, что я знаю, что мой друг счастлив с другой женщиной, которая стала ему женой уже в то время, когда он отбывал заключение. Лишь однажды я спросил у нее: не было ли вестей от Ланы, на что она ответила:

— Я никогда не получала новостей от Ланы Харрар, его жены-палестинки, которая находилась в Хартуме в момент его похищения. И от него больше никогда. Без сомнения, она находилась в опасности.

Карлос всегда сожалел о погибших и раненых на войне, которую вел он и его товарищи против мирового правительства. Но в то же время он прекрасно отдавал себе отчет в том, что без жертв войны не бывает. Однажды он признался, что его врагов погибло порядка полутора тысяч за четверть века борьбы. Чем больше на него обрушивались либеральные СМИ, тем больше рос МИФ КАРЛОСА: ему причисляли все возможные операции, совершенные за последние 20 лет. Самым смелым предположением стало то, что Карлос планировал использовать атомную бомбу, которую получил от Саддама Хусейна. Я спросил у него: так ли это? Все-таки самые бредовые теории должны получать или свое подтверждение, или опровержение.

— Статья Овидия Демариса (американский писатель, публиковавший статьи об атомной бомбе Карлоса) грубо неточна, и тема предмета автором плохо исследована. До 14 августа 1994 года у нас не было ядерного устройства, и я сомневаюсь, что мои товарищи приобрели его с тех пор. Военная агрессия против Ирака и Югославии доказала: чтобы дать отпор противнику, потребуется ядерный ответ. Весь этот дисбаланс нового мира с его обостренной жестокостью увеличил как доступность, так и вероятность применения оружия массового уничтожения со стороны проигравшего. Это факт. Но в мое время такой возможности не было.