Сборник статей - Социальный либерализм

В стандартном примере поведенческих экономистов у потребителя есть выбор между комплексным обедом и заказом по меню. При этом умалчивается, на основе чего формируется комплексный обед (нормативный стандарт), к которому подталкивается потребитель. Пусть в мягкой форме, но и здесь индивидууму навязываются определенные предпочтения.

Теория опекаемых благ, вслед за мериторикой, рассматривает и такие товары (к примеру, наркотики или алкоголь), индивидуальный спрос на которые ограничивается государством. Замечу также, что нормативные установки государства, как уже отмечалось, далеко не всегда направлены в сторону общественного благополучия. Примеров тому в истории слишком много. Подчеркну другое. В этом вопросе теория опекаемых благ [Рубинштейн, 2013, с. 45–46] стоит фактически на одинаковых позициях с австрийской школой: «Зло, причиняемое плохой идеологией, разумеется, гораздо губительнее как для индивида, так и для общества в целом, чем наркотики» [Мизес, 2005, с. 687].

Отмеченная Ходжсоном тенденция вкладывать разный смысл в одно и то же понятие проявилась и в отношении категории «методологический институционализм». С. Кир дина, например, так характеризует этот принцип: «В настоящее время “методологический институционализм” представляется нам достаточно адекватной оппозицией принципу методологического индивидуализма и по смыслу, и по названию» [Кирдина, 2013 а, с. 37]. Ходжсон же, использовавший это понятие, никак не имел в виду оппозицию методологическому индивидуализму. Скорее наоборот, он отождествлял «методологический институционализм», «методологический структурализм» с «методологическим индивидуализмом» [Hodgson, 2007, р. 219–220]. Впоследствии, правда, Кир дина изменила свою трактовку «методологического институционализма», придав ему, по сути, релятивистское содержание и обнаружив в данном принципе потенциал социального анализа на мезоуровне [Кирдина, 2015, с. 8].

Именно данную разновидность «измов», по-видимому, исповедует Тамбовцев, не ведающий в том сомнений и считающий иные взгляды искажением базового методологического принципа [Тамбовцев, 2008, с. 132; Тамбовцев, 2013, с. 45]. Такую же, крайнюю, позицию занимает Е. Балацкий: «…хотелось бы присоединиться к мнению В. Тамбовцева о том, что методология индивидуализма, а соответственно, и либертарианства, многими исследователями намеренно искажается» [Балацкий, 2014, с. 19]. Замечу, что в этом не слишком корректном «намеренно искажается», сам Балацкий, осуждающий «обличение явных и мнимых пороков либерализма… в форме оскорблений и обзываний» [Балацкий, 2014, с. 19], при рассмотрении альтернативных взглядов изменяет указанным правилам ведения научной дискуссии.

Согласно одному из «отцов» методологического коллективизма, Э. Дюркгейму, «общество – не простая сумма индивидов, но система, образованная их ассоциацией и представляющая собой реальность sui generis, наделенную своими особыми свойствами» [Дюркгейм, 1995, с. 119]. При этом в своей крайней форме, как известно, холизм предполагает подчинение интересов отдельных индивидуумов интересам общества как такового. Однако такое подчинение не является обязательным требованием рассматриваемого четвертого подхода к объяснению поведения отдельных индивидуумов. Поэтому не могу согласиться с замечанием Автономова, что выражающему интересы общества «политически агрегированному индивиду… видимо, должен быть придан больший удельный вес» [Автономов, 2014, с. 55]. Важное отличие КЭС и теории опекаемых благ от архаичного холизма, подчеркну это особо, – то, что дополнение индивидуальных интересов общественными не предусматривает никакой их иерархии [Гринберг, Рубинштейн, 2013, с. 425; Рубинштейн, 2014, с. 497–500].

Допуская существование эмерджентных свойств общества и признавая тем самым, что оно «больше суммы своих членов», Тамбовцев, вместе с тем, считает, что «свойство "иметь потребности”… требует эмпирического доказательства (или подтверждения)» [Тамбовцев, 2013, с. 46]. Мне ближе позиция Автономова, и с точки зрения теории опекаемых благ таких подтверждений в реальной жизни сколь угодно много. К ним относятся любые нормативные установки «патера», декларируемые от имени всего общества в качестве его эмерджентного свойства.

Процитирую здесь Якобсона, который подчеркивал «несходство социальной политики, которую узкий круг обладателей имущественных и властных ресурсов осуществляет в отношении большинства, лишенного этих ресурсов, с той, которая строится на основе репрезентации интересов и предпочтений большинства, обладающего ресурсами» [Якобсон, 2016, с. 92],

Этот генетический порок общественных средств часто искажает мотивацию поведения политиков, о чем пишут многие, отмечая, что бюджетные средства распределяются на финансирование общественных товаров и ренту, которую присваивают политические и экономические элиты, стремящиеся сохранить и даже увеличить эту ренту.

17«Нетрудно устоять перед уговорами и влиянием одного злодея, но когда множество несется под уклон с неудержимой стремительностью, то не оказаться в потоке есть признак души благородной и разума, воспитанного мужеством» (цит. по [Ковельман, 1996, с. 65]). Эти современного звучания слова принадлежат Филону Александрийскому – философу

в. н. э., соединившему в своих ученых трудах еврейскую традицию с греческой культурой. И, хотя А. Ковельман рассматривает их лишь как толкование (« мидраш») к библейской заповеди – «Не следуй за большинством назло, и не решай тяжбы, уклоняясь за большинством, чтобы извратить суд» (Исх. 23:2 – цит. по [Ковельман, 1996, с. 65]), в данном случае важен лишь смысл сказанного, облеченный Филоном в изящную словесную форму.

По мнению Тихоновой, опирающейся на результаты исследования 2012 г. «О чем мечтают жители России» Института социологии РАН, норму «каждый человек должен иметь право отстаивать свое мнение даже в том случае, если большинство придерживается иного мнения» в настоящее время разделяют свыше трех четвертей представителей любой возрастной, доходной, образовательной, профессиональной или иной социальной группы [Тихонова, 2013, с. 38]. К сожалению, в реальности российские люди, похоже, согласились на обратную пропорцию.

Данный феномен особенно характерен для стран с невысоким уровнем развития гражданского общества, демократических институтов и политической культуры [Полтерович, 2002; Полтерович, Попов, 2007,– Полтерович, Попов, Тонне, 2008; Хиллман, 2009].