Вадим Цымбурский - Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков

Такая трактовка задач и вызовов внутренней геополитики определяет и отношение к внешним вызовам в адрес России. Вызов со стороны расширяющейся НАТО на западных «территориях-проливах» – вполне реален, но сейчас не видно на этот вызов такого ответа, который бы укрепил внутреннее и мировое положение России. Скорее, конфронтация на этом направлении усугубит тупиковость положения евророссийского фланга по отношению к Евро-Атлантике и, в то же время, сосредоточит усилия и интересы России в этом тупике. Напротив, вызов со стороны Китая – из тех, которые «следовало бы выдумать, если бы их не было»: если натовский вызов пока что следует проигнорировать, переадресовав его в пустоту, то китайский вызов из внешнего должен быть перекодирован во внутренний, определяемый инфраструктурным и демографическим состоянием нашего востока. С другой стороны, следует учесть, что свойство флангов России как периферий двух крупнейших геоэкономических ареалов – европейского и тихоокеанского – способно обернуться «распиливанием» России, испытанием ее на разрыв; внутренняя геополитика должна дать комбинированный ответ сразу на два внешних вызова – китайский и миросистемный – таким образом, чтобы укрепление инфраструктуры восточного фланга сочеталось (о чем опять-таки писал еще В.П. Семенов-Тян-Шанский) с выдвижением Центральной России (Урало-Сибири) на роль российского геоэкономического ядра.

Следовательно, внутренняя российская геополитика, согласно модели «остров Россия», предполагает выделение двух видов ключевых зон: во-первых, это располагающиеся на флангах страны «окна» во внешний мир, потенциальные инновационные точки; во-вторых, ареал, которому предназначается функция нового геоэкономического или, что то же самое, национального ядра российской платформы. В этом аспекте модель «острова Россия» непосредственно смыкается с теми выводами, к которым во второй половине 90-х с разных сторон подошли некоторые российские экономисты.

Такова развиваемая Т.Л. Клячко концепция «точек роста» по периферии России с прихватом территории некоторых постсоветских республик (российского «шельфа»): таковы Балтия, Новороссия с Крымом, Черноморское побережье Грузии, может быть (под вопросом), Баку и, наконец, в особенности Приморье. (Показательно, что эти точки роста в основном смыкаются или совпадают с тремя российскими приморскими зонами – Дальний Восток, Северо-Запад, Причерноморье, – которые выделяются Ергином и Густафсоном как потенциальные очаги инициатив, способных повлечь либо дробление российской платформы, либо аннексию Северного Казахстана и изменения режима власти в российском Центре.) По Клячко, вызов со стороны Китая представляет для России основные шансы обновить и поднять свой мировой статус. Для этого требуется развитие Приморья как свободной экономической зоны, создание условий для прекращения оттока населения на запад, переориентация миграционных потоков в Россию на ее восток и, наконец, развитие в поддержку этого курса крупных центров экономической мощи в Западной и Восточной Сибири. Отказ от этого курса может рано или поздно привести к тому, что российский восток послужит отступным Китаю со стороны мирового цивилизованного сообщества за воздержание от наступления в юго-восточной Азии (ср. прогнозы Е.Ф. Морозова). Однако, у такого оптимального курса наблюдаются препятствия политического свойства: озабоченность московской властной элиты закреплением в Европе ради поднятия престижа скудеющей державы, неумение согласовать переориентацию ресурсов на восток с поддержанием стабильности на западном фланге страны, озабоченность сиюминутным латанием дыр при игнорировании среднесрочных тенденций, наконец, подозрительность Москвы к возвышению новых центров, якобы бросающих вызов сильной и стабильной общероссийской власти (с учетом этих факторов дискуссии 1994–1995 гг. на тему «зауральского Петербурга» обретают особое звучание). Все эти моменты ведут к размыванию восточных границ России, превращению России либо в насос, оттягивающий китайскую экспансию, либо в щит, прикрывающий «мировые цивилизованные сообщества» от Китая [Клячко 1997], причем вовсе не обязательно роль такого щита должна возлагаться именно на единую Россию. Клячко, как и М.В. Ильин, связывает сдерживание китайского напора с формированием инновационной «зоны на востоке», дополняемой аналогичными зонами Черноморья и Балтии.

С другой стороны, О.В. Григорьев, исходящий из тезиса о том, что «внутренняя политика России – это внутренняя геополитика плюс внутренняя геоэкономика», прогнозирует на конец 90-х начало неуверенного и медленного подъема в регионах, обладающих дифференцированной, но не рассчитанной на экспорт промышленностью вместе с развитым сельским хозяйством. К таковым регионам он относит большую часть Сибири, Южный Урал, Среднее и Нижнее Поволжье, юг России и Центрально-Черноземный район. Поскольку подъем будет тормозиться ограниченностью региональных рынков, есть шанс их связывания в общероссийский рынок с присоединением к нему районов промышленных, но без развитого сельского хозяйства, переживших в 90-е крутой спад, но сохранивших, по Григорьеву, исключительно квалифицированные кадры. Таковы Центр и Северо-Запад России, Забайкалье, Новосибирская и отчасти Томская области. По мнению аналитика, внутренний рынок имеет наибольшие шансы сложиться на юге Сибири, Южном и Среднем Урале, может быть, с притяжением сюда же и запада дальневосточного ареала. Будущее западного фланга России видится в смыкании его потенциалов с Урало-Сибирью: превращение Евророссии (по моей терминологии) в объект экспансии со стороны урало-сибирского ареала, их консолидация, особенно в видах «активного проникновения на рынки развивающихся стран», рассматриваются Григорьевым как «единственная возможность сохранения перспектив экономического и социального развития и геополитической целостности современной России». Противоположную деструктивную тенденцию несет нынешняя эксплуатация Сибири и Дальнего Востока московским капиталом.

Вне проектируемого ядра или на его краю оказываются регионы экспортно-сырьевые, т. е. экстравертные по хозяйственному профилю (потому сомнительна принадлежность к «ядру» севера Тюменской области), а также окраинные территории, которые Григорьевым трактуются как «зоны освоения» для соседних государств, в число этих зон отчасти попадают и выделяемые Клячко «точки роста», в том числе тихоокеанское Приморье [Григорьев 1997].

Концепцию «острова Россия» объединяют со взглядами названных экономистов принципиальные установки на развитие Урало-Сибири как нового национального ядра, притягивающего к себе и западный фланг, и северо-казахстанский российский лимес, но также и установки на развитие «точек роста – инновационных зон» по российской кайме, с особым упором на восточную окраину. При этом, вопреки таким экспертам, как К.Э. Сорокин, я склонен полагать, что провозглашенный новым японским руководством курс «евразийской политики на взгляд с Тихого океана» может представлять серьезный подход к российско-японскому сближению, способному составить – с привлечением Южной Кореи – противовес китайскому напору. В отличие от позиции Морозова я полагаю, что только значительное изменение демохозяйственной ситуации на российском востоке, возросшая уверенность России в сохранении за собой позиций на этом фланге могли бы в будущем более отдаленном развязать России руки для более тесных отношений с Китаем, выходящих за рамки экономического сотрудничества (впрочем, решение Курильского вопроса невозможно без закрепления за Россией свободы доступа к Тихому океану). Но здесь уже внутренняя геополитика срастается с внешней.