Жан-Пьер Шевенман - 1914–2014. Европа выходит из истории?

Кризис 2008–2009 гг. привел во всех странах к обмелению налоговых поступлений и росту бюджетного дефицита. «Фанатичные европеисты» [175]не желают понять, что изначальный порок «единой валюты состоит не в рассогласованности бюджетной и даже экономической политики, а прежде всего в радикальной неоднородности экономик, которые, как порой говорят, “делят между собой евро”». Скорее, стоило бы сказать, что они «вместе несут бремя этого выбора», который как минимум был изначально рискован, поскольку основывался на магической вере в способность Европы однажды превратиться в единую нацию.

Вот к чему мы пришли: Германия, благодаря тому что ее финансовые ресурсы далеко опережают все остальные страны, сегодня принимает решения за других; однако она не готова согласиться на масштабные финансовые трансферты, которые бы потребовало превращение Европы в настоящую федерацию. А вот это Ульрих Бек, как и прочие «фанатичные федералисты», видеть отказывается.

Германия не пойдет на «бросок в федерализм», который ей предлагает Ульрих Бек, вооруженный своей «теорией катастроф». Он воспринимает угрозу краха еврозоны как спасительный риск, «воистину историческое испытание», которое позволит не считаться с ограничениями национальных демократий: «Как добрый гегемон, Германия будет вынуждена ответить на вызов, не считаясь с законодательными запретами» [176].

Само собой, подобное приложение теории Карла Шмитта о «чрезвычайной ситуации», или, если хотите, европейский переворот, за который ратует Ульрих Бек, призван служить самой возвышенной цели: переустроить Европу на основе нового «социального контракта» в духе Руссо и гарантировать «индивидам» (которые отчего-то пришли на смену гражданам) «больше свободы, больше социальных гарантий и больше безопасности». Мне кажется, что Ульрих Бек толком не читал трактата «Об общественном договоре» – абстрактную теорию республики, которая, если попытаться ее применить вплоть до мельчайших деталей, привела бы к чудовищным результатам. К счастью, этот новый «бросок в пропасть» сегодня попросту невозможен! Колоссальные финансовые трансферты, которых потребовал бы такой проект, обрушили бы конкурентоспособность немецкой экономики, а это в глазах простых немцев несопоставимо более грозный вызов, чем тот, которому призывает противостоять Бек. Да и на какую социальную базу Бек и автор предисловия к его книге могли бы опереться? На «индивидов», о которых они ведут речь? Но они не являются самостоятельной социальной силой! Может, на студентов программы «Эразмус»? Но они составляют ничтожную часть населения, «европейский» учебный профиль не защищает их от финансовых неурядиц, да и нельзя же всю жизнь быть студентом!

Бек не замечает, что «категорический императив», который он провозгласил, дабы «спасти евро», исходит из вошедшего уже в привычку отождествления между европейской идеей и единой валютой. Однако евро – это вовсе не кольцо Нибелунгов, как это ему мерещится, а простой инструмент, который требуется откалибровать.

Я не верю, что «европейский переворот», задуманный Ульрихом Беком, действительно соблазнит Ангелу Меркель. «Сумерки богов», по-моему, не в ее стиле, и она вовсе не жаждет, подобно Брунгильде, сгинуть в пламени Вальгаллы.

Решение, которое Германия Ангелы Меркель пока что теоретически предлагает как ответ на стоящую перед ней дилемму (Европа или широкие просторы), – это создание Соединенных Штатов Европы на немецких условиях, которые вдобавок варьируются от одного ее заявления к следующему. В январе 2012 г. в интервью Süddeutsche Zeitung канцлер заявила: «Нам нужна двухпалатная система, при которой Европейский парламент смог бы контролировать Комиссию, ставшую настоящим европейским правительством. Нам требуется представительство государств-членов через Европейский совет, превратившийся в своего рода Бундесрат Европы. Наконец, нужен независимый Европейский суд». Однако, как замечает Генрих Август Винклер, «тут как раз и начинаются проблемы» [177].

Предполагая возможные трудности, немецкий канцлер выдвинула альтернативное предложение: избрание на всеобщем голосовании европейского президента. Однако в отсутствие «европейского народа» его легитимность будет сомнительна и едва ли признана всеми. Какова окажется его роль, кроме как служить демократической завесой для навязанных Договором о стабильности, координации и управлении мер бюджетной дисциплины, а следовательно, для политики жесткой экономии? Избрание президента Европы не выведет ее из стагнации и в нынешних обстоятельствах, скорее, рискует пробудить национальные трения.

30 мая 2013 г. Ангела Меркель и Франсуа Олланд предложили Европейскому совету ввести специальную должность председателя Еврогруппы, объединяющей министров финансов, и проводить периодические встречи министров труда, исследований и промышленности – все это, заметим, уже не ново. Канцлер и президент также заговорили о фонде, который способствовал бы росту конкурентоспособности еврозоны, и о создании специальных структур в Европарламенте. Но в чем состоит суть политики, которую они призывают воплотить в жизнь? Как гласит опубликованный документ, требуется «прежде всего координация в сфере рынка труда, социальной интеграции, пенсионной политики, доступа на рынки, эффективности государственных служб и, наконец, в инновациях и системе образования». Это «самая суть проблемы» – заявляет советник президента Республики. Меркель подводит итоги: «В мире нужно равняться на лучших. Для этого государства порой должны брать на себя жесткие обязательства». Договорившись о принципах, следует перейти к практическим упражнениям: Франсуа Олланд указывает, что «соглашения о конкурентоспособности и экономическом росте не должны быть императивны – Франция к такому рывку еще не готова» [178]. Лучше не скажешь.

Французские и немецкие лидеры не хотят знать о том, что растущий экономический дисбаланс между их странами коренится в изначальном пороке единой валюты: сама ее природа ведет к усилению сильных и ослаблению слабых. В отсутствие политического союза, который сегодня недостижим, они хотят решить проблему с помощью простого усиления «экономической координации» внутри еврозоны и «структурных реформ» – на нынешнем кодовом языке это выражение означает прямо противоположное тому, что оно значило тридцать лет назад: например, как, якобы стимулируя наем новых сотрудников, на деле упростить увольнения…

Ангела Меркель экспортировала в остальную Европу нормы, связанные с присущей Германии «культурой стабильности». Однако добрый гегемон не обратил внимания на то, что в Европе живут не только немцы: вот почему столь непохожие друг на друга люди, как Оскар Лафонтен [179], председатель партии левых ( die Linke ), и Ханс-Олаф Хенкель [180], бывший глава союза немецких промышленников, ратуют за отказ от единой валюты. Первый – чтобы вернуться к одной из форм европейской валютной системы; второй – дабы позволить Франции и Германии вести политику, соответствующую их собственным интересам.