Дмитрий Орешкин - Джугафилия и советский статистический эпос

Начинается то, что в агиографическом эпосе получило название «битва за урожай». Только не в аллегорическом, а в самом прямом смысле: война с крестьянами с целью изъять продукты их труда. В ленинской картине мира доминируют две первобытные ценности: абсолютная монополия и абсолютная централизация. В сущности, они сводятся к одной: абсолютное господство. Эта удивительная голова на уровне очевидности убеждена, что лучше всех знает, как устроен мир. И, главное, как он должен быть устроен. Поэтому щедро раздает невыполнимые обещания, жестоко карает за их невыполнение и громит любого, кто предлагает альтернативные подходы.

Например, истребляет (пока морально) профессора В. Г. Громана, марксиста-меньшевика, который предлагает поднять закупочные цены, чтобы мотивировать село к продаже хлеба. С точки зрения Ленина, это не только глупость, но и подлость. Во-первых, разовым повышением цен кулак не удовлетворится и потребует повышать еще и еще. Это верно: под ливнем дешевеющих дензнаков ожидать другого поведения от продавца было бы странно. Осталось выяснить, кто же открыл финансовые шлюзы в стране Советов — ужели лазутчики капитализма? Во-вторых, покупая хлеб у сельской буржуазии, рабоче-крестьянская власть укрепляет ее финансовое могущество, собственными руками подкармливая классового врага. Каждому, кроме подкупленных «за малую толику» агентов капитала, очевидно , что буржуазию надо добивать сейчас или никогда! Репрессиями и систематизированным террором вышибая из нее хлебные излишки для продолжения революции.

Философский вопрос о том, чего ради мужики, из которых революционные баскаки только что выколотили «излишки», будут на следующий год удобрять почву, проводить сев, расширять запашку, в когнитивный аппарат вождя не наведывается. Главное, уничтожить буржуазию и насильственно (NB: непременно насильственно!) внедрить коллективизм. После чего обязательно наступает пролетарское счастье. В наброске программы для VII съезда РКП(б) он так и пишет:

«— Принудительное объединение всего (выделено Лениным. — Д. О.) населения в потребительско-производительные коммуны. Не отменяя (временно) денег… сделать обязательным, по закону, проведение всех таких сделок через потребительско-производительные коммуны.

— Немедленный приступ к полному осуществлению всеобщей трудовой повинности. (Чуть позже эта идея получит оформление в виде принудительной мобилизации в трудовые армии. — Д. О.).

— Неуклонные, систематические меры к. замене индивидуального хозяйничанья отдельных семей общим кормлением больших групп семей (общественное питание, Massenspeisung)» [40] Ленин В.И. Черновой набросок проекта программы // Сочинения. Т. 27. М.: Госполитиздат, 1950. С. 131–132. .

Формулировки и лозунги — из Европы. Правда, с задержкой на два-три поколения, когда там были в моде совсем уж диковинные утопии безденежного равенства и казарменной справедливости; отечественная публицистика отразила их в алюминиевых снах Веры Павловны у Чернышевского. Но практика идео-кратического воплощения в жизнь — отчетливо азиатская. Разница в том, что в Европе мечты об обществе как едином отлаженном механизме производства и потребления были лишь одним из многих конкурирующих идейных течений, причем со временем все более маргинальным. В советской же России они стали не просто мейнстримом, но единственно разрешенной картиной мира.

Да, и еще раз про политкорректность. Если тов. Ленину можно противопоставлять азиатскую практику царизма его внешним европейским манерам, то почему нам нельзя? Тем более при большевиках разрыв стал намного очевиднее. В статье «Столыпин и революция» Ильич говорит так:

«Погромщик Столыпин подготовил себя к министерской должности. истязанием крестьян, устройством погромов, умением прикрывать эту азиатскую «практику» — лоском и фразой, позой и жестами, подделанными под «европейские» [41] Ленин В.И. Столыпин и революция // Сочинения. Т. 15. М.: Партиздат ЦК ВКП(б), 1937. С. 223. .

После захвата власти марксистами-большевиками истязания и расстрелы крестьян (с целью отжать у них «хлебные излишки») из отдельных преступных эксцессов превратились в рутинную норму государственного менеджмента. Равно как в сфере «социалистического самоопределения наций» былое ущемление национальных прав сменилось прямыми погромами целых этнических групп («народов-предателей», «безродных космополитов» и пр.) в качестве государственной политики. Не говоря про отчетливо «азиатскую» манеру сталинской организации голосования, для дореволюционной России просто немыслимую.

Так где же, если пользоваться ленинской дихотомией, больше «азиатского»: до революции или после?

Было бы крайне любопытно посмотреть, как мысль о мобилизации в трудовые армии, принудительном объединении людей в кооперативы и замене семейного питания организованным кормлением больших групп (это напоминает стойловое содержание крупного рогатого скота или пищеблок в казарме или тюрьме) приживется в какой-либо из заметных европейских стран. В отдельном европейском монастыре, общине или секте — возможно. Но в масштабе целого государства? Для такого все-таки надо быть Лениным, Энвером Ходжой, красными кхмерами или Мао Цзедуном. Собственно, и в России подобные идеи в конце концов не прижились. Но по пути к этому ожидаемому финалу страна потеряла недопустимо много крови, времени и материальных ресурсов.

Естественное движение к многомерной (тернарной, в терминах Ю.М. Лотмана) европейской культуре было насильственно прервано в 1917 г. откатом назад, к бинарному боевому коду: либо «за народ» (в лице его вождей), либо «за буржуазию». Понимание того, что буржуазия есть органичная часть народа, подобно тому как порождающие буржуазию города есть органичная часть антропогенного ландшафта, а деньги есть органичная часть экономики, революционным марксистам было глубоко чуждо. Остановить их вздорные эксперименты могла лишь грубая материальная практика. Которая в итоге это и сделала — но с недопустимой задержкой. Потратить три поколения на то, что в условиях открытой (мирной и несравненно более дешевой) полемики и конкуренции идей заняло бы никак не более одного поколения, непозволительная роскошь даже для такой богатой страны, как Россия.

Но Ленин на то и вождь (с отчетливой тягой к идеократии), чтобы беспощадно и безоглядно истреблять конкурентов вместе с их идеями. Он несет народам свет Истины — и этим все сказано.

В коммуникативной памяти советского человека кровавый фестиваль иде-ократического невежества, развязанный в октябре 1917 г., прикрыт образом доброго дедушки, принимающего ходоков в Кремле, помогающего крестьянам преодолевать временные трудности и вместе с Ф.Э. Дзержинским размещающего беспризорников в детские дома на месте помещичьих усадеб. Вопрос об их предшествующем вкладе в расширенное производство беспризорников (оно стало следствием умерщвления родителей и ближайших родственников — сотен тысяч производителей хлеба, врагов народа) в коммуникативной памяти не актуализирован. Как и вопрос о беспощадной, но тоже быстро проигранной войне с денежными знаками.