Иосиф Дискин - Альтернативы «российского прорыва»

Другой, отмеченный выше важный мотив – поддержание представлений о ценности административного ресурса, которым располагают участники сети. В результате влияния таких представлений, играющих нормативную роль, соответствующие конвенции базируются на самых негативных оценках распространенности коррупционных практик в структурах государственного управления.

В силу этого в каналах коммуникаций, включая СМИ и Интернет, складываются представления об очень высоких административных рисках реализации любых административных и коммерческих проектов. Отсюда вытекают высокие и очень высокие оценки коррупционных затрат при использовании административного ресурса, необходимого для устранения или снижения этих рисков.

Рассмотренные выше механизмы формирования институциональной конвенции могут быть положены в основу искомой схемы, позволяющей объяснить парадокс относительно устойчивого функционирования многих социально-экономических систем при очевидной слабости формальных институтов.

В результате формирования конвенции в сознании основной части участников институциональных отношений стали складываться представления о текущих правилах игры, допустимых и эффективных действиях, мерах рисков в тех или иных обстоятельствах. Именно эти представления и стали выступать основой формирования индивидуальных неформальных норм, которыми руководствуются акторы в своих действиях в окружающей институциональной среде.

Здесь следует отметить, что обсуждаемая конвенция складывалась под влиянием ряда социокультурных факторов. Прежде всего на ее формирование оказали влияние «понятия» – нормы взаимоотношений криминальной среды. Это стало результатом значительного участия криминалитета в бизнес-сообществах. Знание «понятий» было необходимым условием успеха в бизнесе. Отсюда также и действовавшая в тот период мода на подражание криминалитету.

Но не менее важно и то, что конвенция не слишком противоречила нормам «народной» культуры, в которой, как отмечалось выше, действовала двухсекторная мораль и высокие требования к действиям «своих». Именно этим фактом легко объясняется достаточно частое формирование конвенциональных «сетей доверия» на основе давно сложившихся отношений (совместная учеба, работа в партийных и комсомольских органах, служба в армии и спецслужбах).

Так, при ответе на вопрос «С кем Вы ощущаете чувство общности?» наиболее частыми были ответы: с семьей – 65 %; с друзьями – 63 %; с товарищами по работе, учебе – 40 % [205]. Именно это чувство общности выступает нравственной опорой обсуждаемой конвенции.

Нормы конвенций, которые соответствовали «народной» культуре, обусловили ее легитимацию.

Такой взгляд позволяет различать институциональные системы, основанные на универсалистских ценностях, с одной стороны, и на партикулярных, с другой. В первом случае главным является знание правил, тогда как во втором – доступ к акторам, которые могут этими правилами успешно манипулировать. В первом случае ключевые фигуры институциональной среды – адвокаты, а во втором – разного толка посредники, «решалы».

Для того чтобы дать эмпирическое описание функционирования конвенций, необходимое для уверенного перевода гипотезы в категорию установленных фактов, нужна большая, но, к сожалению, недостаточная сегодня социологическая работа. Пока же для понимания процесса придется довольствоваться отрывочными сведениями, получаемыми непосредственно от инсайдеров, а также из литературных произведений, написанных ими же. За примерами далеко ходить не нужно. Романы Юлия Дубова и Натана Дубовицкого дают немало материала внимательному исследователю [206].

Конечно, важно отделить незаурядную фантазию авторов от реалий, известных этим же авторам не понаслышке. Выделить modus operandi разных группировок элит – методически очень непростая задача. Но без ее решения наши представления о действиях элиты – догадки и публицистические спекуляции.

Развернутую метафору социокультурных представлений, в которых действовала конвенция, дал В.В. Меньшов в своем по сию пору популярном фильме «Ширли-Мырли».

Автор в своих работах использовал результаты собственных включенных наблюдений отношений, распространенных в бизнес-структурах и органах государственного управления. Анализ их результатов подтверждает выдвинутую гипотезу о характере базисных механизмов институционального функционирования.

Можно сделать вывод, что внутри бизнес-сообщества действует конвенция – высоко рационализированная система отношений, работающая по принципу калькуляции эквивалентности оказываемых услуг. Ранее оказанная услуга рассматривается как кредит, который должен быть своевременно оплачен – «будешь должен». В отношениях между бизнесом и представителями властных структур действуют примерно те же конструкции. Часто можно услышать сентенции «почему я должен даром помогать ему делать деньги». Вопрос «где мой интерес» – привычен при принятии решения.

Для того чтобы конвенция стала действенным и устойчивым регулятором, необходим ряд условий.

Во-первых, необходима некоторая стабилизация институциональной среды. Формирование конвенции – довольно небыстрый процесс, требующий не одного цикла сверок представлений между многими участниками межличностных цепочек, пронизывающих функционирование институциональной среды. В условиях институциональной турбулентности вряд ли возможно выстраивание устойчивых представлений относительно правил взаимодействия с этой средой и выстраивание сколько-нибудь устойчивой конвенции соответственно. В 1990-х гг. конвенций не было – «гарантией была пуля», по образному выражению А.П. Вавилова – знатока отношений того времени [207].

Во-вторых, необходимо формирование системы санкций, накладываемых на нарушителей ее норм. Очевидно, что без системы таких санкций прочность конвенции будет постоянно испытываться теми, кто рассчитывает получить выгоду от нарушений ее норм. Возможны два источника соответствующих санкций: коллективное (горизонтальное) воздействие участников конвенций и/или арбитр, признанный в качестве такового ее участниками (всеми или наиболее влиятельными).

Представляется, что в начале 2000-х гг. появились оба источника санкций.

Смена руководства страны и возникшая в результате этого политическая неопределенность остро поставили под сомнение всю систему социальных отношений.

Эта неопределенность затронула все основные элитные оппозиции: «олигархи» – новая власть; центр – субъекты Федерации; «олигархи» – региональный бизнес. Результатом стало появление двух тенденций формирования институциональной конвенции. Первая – «олигархическая», развивающая идею Б.А. Березовского, что правительство должно послушно реализовывать политический заказ «олигархов». Вторая – ориентировалась на власть в качестве «арбитра» формируемой конвенции. Итог хорошо известен – формирование «путинской конвенции», основанной на персонификации и монополизации роли «арбитра», на использовании ресурсов власти в качестве санкций для поддержания норм конвенции.