Александр Севастьянов - Апология дворянства

Данный тезис Соловья может убедить лишь тех, кто не знает или забыл, что большевики, дабы утвердиться на русском троне, вовсю использовали оголтелую ложь, ловкую спекуляцию на мечтах и надеждах, да и на архетипах народа, наглую бешеную пропаганду, не менее наглую мимикрию (этнически чуждые выдавали себя за социально близких), несбыточные обещания и лозунги, в том числе украденные у других партий, которые никто и не собирался выполнять. Еврейские «волки», возглавлявшие все без исключения левые партии России, предстали поначалу в «овечьей шкуре» – а обманутые русские «бараны» проголосовали за них на выборах в Учредительное собрание, после чего страна покатилась в красную пропасть.

Отрезвление к русской массе пришло довольно быстро и выразилось в Кронштадтском мятеже, в Тамбовском и других крестьянских восстаниях по всей стране, в тотальном саботаже русской интеллигенции, в рабочих забастовках, в корниловском «Ледяном походе» и т. д. И тогда большевиками был пущен в ход их главный аргумент, ultima ratio – насилие, самое страшное, кровавое и масштабное в русской истории по жестокости, тотальности и длительности. Растянувшееся как минимум на двадцать лет. Которое без всякой натяжки можно приравнять к одной огромной общенациональной казни, этноциду и геноциду русских. Как заметил еще Бердяев, историческую Россию большевики убили. А ее биосоциальную элиту, как окончательно выяснилось уже после Бердяева, практически полностью сжили со свету.

В трактовке Соловья должно выходить, что перед нами – русский автогеноцид и национальное самоубийство во имя торжества русских национальных архетипов. В чем я позволю себе усомниться.

* * *

Оправдание большевиков.Вполне сознавая, что из триумфа Ленина и Кº «вовсе не следует, что большевики действовали в интересах русского народа и работали на его благо», Соловей не устает ими восхищаться, уверяя нас, что «им удалось оседлать и возглавить мощный русский (этнический в своей глубинном истоке, но проецировавшийся в социально-политическую сферу) протест против культурно и этнически чуждой русским власти, имперской элиты и, тем самым, против воплощавшейся ими империи» 62 62 Там же. Этот основополагающий вывод дословно переходит у Соловья из книги в книгу: «Кровь и почва…», с. 137, «Несостоявшаяся революция…», с. 170. .

Это, по сути, все тот же главный тезис автора, только в другой, этнической проекции. В чем, собственно, и состоит пресловутое «новое прочтение» нашей истории.

Откуда Соловей взял, что «мощный русский протест» был в своем «глубинном истоке» этническим? Об этом будет сказано ниже. Пока замечу только, что «новое прочтение» принадлежит Соловью не вполне, а зиждится на принципиальной новации очередного западного авторитета (Джеффри Хоскинга), изложенной нашим историком так: «Большевизм был результатом интеграции на русской почве рафинированного западного марксизма с автохтонной народнической традицией. Возник новаторский синтез – «марксистский по начальному импульсу, но позаимствовавший у народников идею о революционности крестьянства, о руководящей роли небольшой группы интеллигентов и о «перепрыгивании» буржуазной стадии исторического развития для перехода непосредственно к социалистической революции. Пожалуй, более разумно считать большевизм той формой революционного социализма, которая лучше всего приспособлена к российским условиям…”. Большевизм был адаптирован к отечественной почве несравненно лучше любой другой заимствованной идеологии».

Апология большевиков – непременная оборотная сторона обвинения русского дворянства – ведется Соловьем настойчиво. Снова и снова вниманию читателя предлагаются достаточно однотипные формулировки, с упором на неясные, неуловимые, недоказуемые, гипотетические и – главное – в принципе неверифицируемые психологические нюансы, как выявлять и учитывать которые, не знает пока никто:

– «При всей внешней чуждости большевизма и большевиков России они оказались наиболее созвучны русской ментальности, что и послужило главной предпосылкой их политического успеха… Марксизм был адекватен именно России, он создал „сцепку“ именно с русскими архетипами. Правда, сначала он пережил „национализацию“, превратился из западного марксизма в русский большевизм» 63 63 Соловей В. Д. Кровь и почва… – С. 136. ;

– «Русский этнический бунт возглавила одна из наиболее вестернизированных по своей номинальной доктрине политических партий – большевистская, для которой любая национальная проблематика была третьестепенна по отношению к социальной, члены которой гордились своим интернационализмом, и доля нерусских в руководстве которой была, вероятно, наибольшей в сравнении с любой другой общероссийской политической партией. Однако это была лишь внешняя сторона. В действительности именно большевики оказались наиболее созвучны – причем в значительной мере непроизвольно, спонтанно, а не вследствие сознательного и целенаправленного подстраивания – глубинной, внутренней музыке русского духа» 64 64 Соловей В. Д. Русская история: новое прочтение… – С. 129. Дословно то же: Соловей В. Д., Соловей Т. Д. Несостоявшаяся революция… – С. 167. .

Здесь, в этом небольшом абзаце, по-моему, каждое положение в отдельности и все они вместе самым серьезным образом искажают действительность. И насчет, само собой, «русского этнического бунта». И насчет «вестернизированности» большевиков – это что, эвфемизм такой? Самыми вестернизированными среди современников были, несомненно, кадеты-англоманы. А большевистская партия, если судить по руководящему составу, была отчетливо еврейской, но при этом Соловей ее относит к русским по некоей «музыке духа» (?). И насчет третьестепенности национальной проблематики для еврейских революционеров что-то сомнительно – то-то она вышла на первый план сразу после победы большевиков в Гражданской войне. А чего стоит изданный еще до той победы знаменитый ленинский декрет, по которому за антисемитизм полагалась смерть!

Вот насчет огромной доли нерусских в руководстве левых сил и особенно большевиков – это чистая правда, с нее бы и начинать. Но это привело бы Соловья к полностью противоположной концепции революции, чему он противится с отчаянием обреченного, пытаясь во что бы то ни стало представить ее «русской». И именно потому прибегает к эксперименту «нового прочтения» нашей истории глазами не историка, а психолога, зная, что тут поймать его за руку будет некому.

* * *

Пси-фактор.Активное включение Соловьем в аргументацию психологического фактора, который невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть традиционными методами, создает мощную защиту для всей его концепции. Поэтому неудивительно, что он вновь и вновь педалирует этот фактор. Вот наиболее выразительный пример: