Николай Блохин - Точки опоры: свобода в постлиберальном мире

Защищать основополагающие принципы – это значит внимательно наблюдать за всем, что происходит, чтобы претворять принципы в жизнь настолько, насколько это возможно здесь и сейчас. Важно подчеркнуть, что «жизнь» в предыдущей фразе – это отнюдь не только политическая жизнь в узком смысле слова. Левые и консервативные интеллектуалы и активисты уже давно сделали полем политического противостояния не только все сферы культуры, но даже семейные и личные отношения между людьми. Либералам, волей-неволей, приходится занимать какую-то свою позицию по отношению к этим «культурным войнам». Во многих случаях, борьба в сфере культуры может быть более плодотворной, чем традиционная политика – то есть чем избирательные кампании и работа в выборных государственных органах.

В постлиберальном мире защита принципов классического либерализма обязательно предполагает использование отдельных просветов, несогласованностей между разными государствами и т.п., чтобы находить, защищать, сохранять хотя бы какие-то элементы личных прав и свобод.

О каких конкретно «просветах» идёт речь?

В XX и в начале XXI вв. неоднократно случалось, что власти, ретиво проводившие радикальные социалистические меры и тем самым разрушавшие экономику, на какое-то время давали задний ход, чтобы избежать краха, неприемлемого по политическим соображениям. В этой связи можно вспомнить СССР 1920-х гг., КНР Дэн Сяопина и его преемников, КНДР начала 2010-х гг., Кубу наших дней. Все эти режимы для преодоления экономических трудностей бывали вынуждены разрешать и до некоторой степени терпеть частное предпринимательство – а вместе с частным предпринимательством и определенную меру личных свобод, неотделимых от экономической свободы. Это были не случайные события, но проявления определенной закономерности, которую объяснил Фридрих Август фон Хайек.

Концепция Хайека о «рассеянном знании» и следствия из неё подробно обсуждаются в одной из следующих глав – «Энтони Саттон и экономические проблемы социализма в СССР». Поэтому здесь достаточно сказать, что аргумент Хайека о рассеянном знании доказывает – плановая экономика (если только она не имеет возможности массово импортировать проверенные, гарантированно плодотворные идеи, технологии, производственные процессы извне, из «капиталистического» мира) делает практически невозможным интенсивный экономический рост – то есть рост, основанный на применении нового знания, а не на увеличении объема задействованных ресурсов.

В упомянутой выше главе об Энтони Саттоне и экономической истории СССР я произвожу небольшую модификацию аргумента Хайека, чтобы продемонстрировать: практически непреодолимые барьеры на пути разработки, проверки, усовершенствования и внедрения новых идей создаёт не один только гиперцентрализованный социализм советского образца. Такие барьеры создавала бы и «социалистическая демократия», в которой план вырабатывался бы путём переговоров и консенсуса между заинтересованными сторонами.

Аргумент Хайека сохраняет свою силу вне зависимости от господствующей культуры. Поэтому можно ожидать, что даже последовательно антилиберальные режимы, склонные к всеобъемлющему планированию и контролю, в будущем тоже будут периодически отступать и, хотя бы временно, дозволять некоторую меру свобод.

Кроме того, нет необходимости, чтобы любой правящий режим стремился строго и беспощадно осуществлять всеобъемлющую власть. Бывает и так, что чиновники склоняются к политике «живи и давай жить другим» просто благодаря жизненному опыту и склонности экономить усилия. Когда такие деятели преобладают в правящем аппарате, государство проводит относительно мягкую линию, даже не будучи вынужденным к этому обстоятельствами непреодолимой силы. На этой стороне вопроса я более подробно останавливаюсь ниже, в главе «Футурологические узоры».

Эти и другие «просветы», ситуативно обусловленные пространства свободы, будут периодически возникать и какое-то время сохраняться.

Следует подчеркнуть, что несогласованностей между разными центрами и, следовательно, «просветов» будет, при прочих равных, больше в мире, по-прежнему состоящем из многих независимых друг от друга государств, чем в мире с единым мировым правительством и унифицированной системой управления. В этом смысле, для классического либерализма нашего времени естественно выступать за «мир наций» (то есть мир, состоящий из большего или меньшего количества суверенных государств), а не за «единое человечье общежитие».

Нужно заметить, что изыскивать возможности для либеральной политики будет только тот человек, который уже сделал этический выбор в пользу либеральной позиции. Поэтому невозможно говорить о либеральной политической философии, не рассматривая основания этого этического выбора. Какими могут быть основания этического выбора в нашу эпоху, которая больше не верит в существование объективного и универсального морального порядка? Я не питаю иллюзий, что мой ответ на этот вопрос когда-либо станет самоочевидным или даже убедительным для всех людей. Тем не менее, один из вариантов ответа рассматривается в нижеследующих главах. Он отличается как от консервативных призывов восстановить «традиционную нравственность», так и от популярных в либеральной и либертарианской среде этических концепций Айн Рэнд 21 21 Рэнд, А. Добродетель эгоизма. Москва: Альпина Паблишер, 2018. 267 с. , Мюррея Ротбарда 22 22 Rothbard, M. N. The Ethics of Liberty. New York; London: New York University Press, 1998. – XLIX, 308 p. и их последователей.

Какой смысл могут иметь идеи о свободе и о правах личности в нашем постлиберальном мире? На что эти идеи могут опираться?

Я говорю именно о «постлиберальном» мире потому, что мы уже очень далеко ушли от эпохи классического либерализма (то есть от XVIII – XIX вв.) – и ещё более отдалились от её истоков и предпосылок, сформировавшихся в раннее Новое время (то есть в XVI – XVII вв.). Полезно посмотреть на наше сегодняшнее мышление, сопоставляя его с этими предпосылками и истоками.

На протяжении ста лет, с 1546 по 1648 гг., континентальную Европу сотрясали кровавые религиозные войны между католиками и протестантами. Многие из этих вооруженных конфликтов, начиная с первой (1546—1547гг.) и второй (1552г.) Шмалькальденских войн в Германии, имели характер гражданских войн, в которых подданные противостояли верховной власти своей страны. Естественно, каждая сторона стремилась доказать не только религиозную, но также моральную и политическую правоту своего дела. В таких условиях вопросы политической теории – о пределах власти, о праве подданных сопротивляться тираническим действиям правителей и т. п. – приобрели огромное практическое значение и стали вызывать живейший интерес европейцев.