Николай Блохин - Неурядицы в вечерних землях. Очерки политической философии христианского либерализма

С другой стороны, в реальном мире это состояние («общее равновесие» в терминологии Леона Вальраса, «состояние конечного покоя» в терминологии Людвига фон Мизеса) никогда не достигается, потому что обстоятельства, в которых действуют предприниматели и работники, покупатели и продавцы, постоянно меняются. А обстоятельства меняются потому, что их меняют сами люди. Новые действия одних людей становятся новыми обстоятельствами для других людей.

И сегодня, и завтра тысячи причин могут отвлечь внимание потенциальных инвесторов от работников, от поставщиков сырья и от других лиц, затронутых закрытием старых предприятий. Поэтому высвобождение человеческих и материальных ресурсов не гарантирует, будто сразу же (или в какой-то точно определенный, заранее известный срок) найдутся предприниматели, готовые эти ресурсы снова задействовать.

Одного этого достаточно, чтобы понять чрезвычайную психологическую тягостность рыночной экономики – если не для всех, то для очень многих людей. Не все разоряются или лишаются работы. Но никто не застрахован от такого развития событий. Именно поэтому чрезвычайной популярностью пользуется идея гарантий, защищающих от негативных последствий рынка.

Возможно ли удовлетворить потребность участников рыночной экономики в гарантиях, защищающих от негативных последствий конкуренции, с помощью негосударственных сеток безопасности? И, если это возможно технически, каковы сильные и слабые стороны подобного рода «сеток»?

Прежде всего, следует различать такие возможности:

a) Частная благотворительность от случайных людей случайным людям.

Такая благотворительность, к сожалению, лишена тех свойств, которые делают эффективной саму рыночную экономику. Рынок – это механизм, требующий от продавцов и покупателей искать взаимопонимания и договариваться друг с другом. Частный предприниматель производит не то, что нравится ему самому, но то, что пользуется спросом у потребителей, потому что заинтересован в их деньгах. Он изучает вкусы потребителей и подстраивается под них. Частные предприниматели имеют весомый стимул, побуждающих их наращивать производство до тех пор, пока они не удовлетворят весь платежеспособный спрос.

Напротив, в сфере частной благотворительности от случайных людей случайным людям такого механизма нет. Частный благотворитель не имеет никаких причин подстраиваться под получателей помощи – он от них никак не зависит. Например, если ему самому, в силу каких-то сугубо личных обстоятельств, интересна тема образования сирот, причём образования в строго определенном духе – другим группам нуждающихся нечем его заинтересовать, чтобы он скорректировал свои предпочтения. Да и сами сироты никак не могут повлиять на то, какое именно образование сирот он считает наилучшим. Наконец, частные благотворители не имеют никаких стимулов наращивать объемы помощи до тех пор, пока не спасут всех нуждающихся.

b) Взаимопомощь внутри устойчивых сообществ (семейно-родственных групп, религиозных общин, диаспор, землячеств, профессиональных ассоциаций и т.п.) может быть свободна от недостатков предыдущей модели. Здесь люди имеют стимул помогать своим, причём именно тем, кто в этом действительно нуждается. При этом у благотворителей есть стимул стремиться к тому, чтобы получатели помощи вновь встали на ноги, перестали нуждаться и смогли бы сами, в свой черед, поддерживать других 43 43 Ротбард М. К новой свободе: Либертарианский манифест. Москва, 2009. С.170—173. .

Технически, такие сообщества вполне могли бы быть работающей (и более эффективной) альтернативой государственной системе социальных гарантий. Но есть одна проблема: членство в родственных группах, в религиозных общинах и т. п. обременяет человека весьма серьезными обязательствами, причём отнюдь не только финансовыми.

В относительно недавнем прошлом членство в таких сообществах воспринималось, как нечто само собой разумеющееся. В огромном большинстве, люди поддерживали родственные отношения, исполняли семейные обязанности, ходили в ту церковь, к которой принадлежала их семья, просто потому, что так делали все.

Но когда принадлежность к церковной общине зависит исключительно от личной приверженности именно этой религиозной традиции, семейная жизнь – исключительно от преданности именно этому человеку и т.д., ситуация серьезно изменяется.

Все те, кто не чувствуют ни исключительной приверженности к определенной религиозной традиции, ни особой преданности определенному человеку – не видят большого смысла в принадлежности к подобным сообществам. Напротив, обязательства, связанные с этого рода принадлежностью, они склонны воспринимать, как тягостное ограничение личной свободы.

Для человека, не желающего принадлежать к семейно-родственным, религиозным, этническим сообществам, не склонного подчиняться их довольно жесткой дисциплине, «социальное государство» выглядит менее тягостным, менее обременительным вариантом – даже когда оно на всех надевает перчатки и маски.

c) Ещё один возможный вариант – общества взаимопомощи, построенные не на этнической или конфессиональной основе, но тоже предполагающие долгосрочное членство и пополнение общей кассы за счёт членских взносов. Из этой кассы члены общества и получают помощь, когда в ней нуждаются.

Разумеется, такие общества вполне возможны – и действительно существовали до эпохи социального государства 44 44 Beito D. From Mutual Aid to Welfare State: Fraternal Societies and Social Services, 1890—1967. Chapel Hill, 2000. 336 p.; Id. From Mutual Aid to Welfare State: How Fraternal Societies Fought Poverty and Taught Character // The Heritage Foundation. [сайт]. URL: https://www.heritage.org/political-process/report/mutual-aid-welfare-state-how-fraternal-societies-fought-poverty-and-taught (дата публикации: 27.07.2000). . Однако от их участников требуется довольно высокая мотивация, подразумевающая принятие на себя серьезных обязательств. Они не просто клиенты, но, по сути дела, пайщики, перед которыми правление отвечает за использование собранных денег. От этих пайщиков требуется готовность участвовать в делах общества, в том числе в управлении и контроле, готовность поддержать своё общество дополнительными денежными средствами или другой помощью, если что-то пошло не так и т. п. Но это работает только при высоком уровне доверия среди своих, при высокой степени уверенности, что среди нас нет или почти нет безбилетников. С этим связана высокая важность чисто этического, ценностного измерения таких обществ.

Совершенно не случайно, что общества взаимопомощи, о которых пишет Дэвид Бейто, хотя и не по конфессиональному признаку формировались, но энергично апеллировали к христианским образам и ценностям. Они подчеркивали этический, духовный характер своих братских и сестринских уз, широко использовали квазирелигиозную риторику в своих названиях (например, «Орден Св. Луки», женское общество «Ladies of the Maccabees», названное в честь библейских героев, братьев Маккавеев, и т.п.) и в своих документах: «вместо отсутствующих между нами уз крови мы создаём священные обязательства, основанные на клятве, объявляем друг друга сестрами и братьями, детьми одного Отца» 45 45 Beito D. From Mutual Aid to Welfare State: How Fraternal Societies Fought Poverty and Taught Character. .