Аркадий Жемчугов - Китайская головоломка

Пекин. Октябрь 1959 года. На столичном аэродроме приземляется самолет. Никита Сергеевич Хрущев и сопровождавшие его лица не торопясь спускаются c трапа. Внизу их встречают премьер Государственного совета КНР Чжоу Эньлай со своими министрами. Сдержанно-приветливые лица. Обмен рукопожатиями. Протокольно вежливые улыбки и ничего не значащие фразы. Никаких прежних панибратских объятий и лобызаний (чуждых китайским обычаям, согласно которым поцелуи между мужчинами — мерзость, какую только можно вообразить). Никаких приветственных речей. На здании аэровокзала ни единого плаката с привычными аршинными иероглифами, оповещающими о «вечной и нерушимой дружбе между советским и китайским народами». Нет и толпы восторженных трудящихся с бумажными флажками и иконостасом из портретов вождей мирового пролетариата, как давно, так и недавно усопших, а также продолжавших здравствовать. Молчат динамики, из которых прежде мощным потоком лилась мелодия песни В. Мурадели и М. Вершинина о том, что «русский с китайцем — братья навек» и что «Сталин и Мао слушают нас». Теперь все по-другому. Сталин отошел в мир иной. А у Хрущева с Мао Цзэдуном сложились совсем другие отношения. Хрущев за глаза называл Мао Цзэдуна «старой галошей», а тот Хрущева «тухлым яйцом». У китайцев это самое оскорбительное ругательство.

Медью прозвучали государственные гимны Советского Союза и Китайской Народной Республики. Почетный караул отчеканил шаг. И вереница черных лимузинов помчала высоких гостей и хозяев по пустынным улицам Пекина.

Утром следующего дня — визит к председателю Мао в его резиденцию в Чжуннаньхае. Переводчиком на переговорах выступал Н. Т. Федоренко. Вот его воспоминания:

«В просторной приемной Мао Цзэдуна, где участники встречи расположились в огромных европейского вида креслах, царила атмосфера сдержанности и взаимной настороженности. После обычной в таких случаях словесной разминки Хрущев с присущей ему прямотой приступил к цели своего визита.

Он как бы стремился к тому, чтобы доказать свое намерение выполнить в духе интернационализма общесоциалистические задачи, стоящие перед нашими странами. Говорил о важности единства нашего содружества, единстве целей построения социализма и коммунизма. О стремлении к дальнейшему развитию и укреплению всестороннего сотрудничества между Советским Союзом и Китаем, отвечающего интересам наших народов.

При этом Хрущев отметил особую ответственность двух великих держав в ядерную эпоху, говорил об обеспечении справедливого и прочного мира и международной безопасности.

Выслушав довольно пространное высказывание Хрущева, который, как обычно, мало следил за подбором слов, был косноязычен, заполнял паузы словами-паразитами, Мао Цзэдун выразил понимание по поводу существующей опасности ядерного столкновения.

— Именно поэтому нам чрезвычайно важно иметь у себя ядерное оружие, но у нас его нет, — произнес Мао Цзэдун, бросив взгляд на собеседника.

— А зачем оно вам, когда мы его имеем и готовы защищать Китай, как самих себя, в соответствии с условиями Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи между СССР и КНР? — выпалил Никита Сергеевич.

— Благодарим, но Китай — великая и суверенная страна, и нам самим нужно обладать ядерными средствами, чтобы защитить себя в случае войны. Если не склонны поделиться с нами этим оружием, то помогите нам технологией создания ядерной бомбы, — продолжал хозяин.

— Но ведь производство атомной бомбы, знаете ли, чрезмерно дорогостоящее дело. Помимо всего, оно отнимет у вас буквально всю электроэнергию, которую вы вырабатываете в стране, — не отступал гость.

— Ну что ж, справимся и своими силами с американским «бумажным тигром», — не без самоуверенности сказал Мао Цзэдун.

…Время от времени собеседники касались как бы отвлеченных вопросов. Но и в этом случае говорили только Мао Цзэдун и Хрущев.

— Вы не курите сигарет и, кажется, не одобряете нашей заварки зеленого чая, тогда как я непрерывно затягиваюсь никотином и все время пью чай, а потом еще съедаю чайные листья, — сказал Мао Цзэдун и, беря пальцами зеленые лепестки из чаши, отправлял их в рот, пережевывал и проглатывал.

— Как говорят чукчи, у меня нет мелких пороков. Впервые вижу, однако, чтобы «закусывали» чайным листом.

— Европейцев, по моим впечатлениям, многое удивляет в Китае. Мы редко едим хлеб, хотя мучные блюда у нас не редкость. Питаемся рисом, без которого не можем обойтись, тогда как иностранцы употребляют рис редко и мало. Кстати, прошлый год в Китае был очень удачный, мы собрали весьма щедрый урожай зерновых. У нас образовались солидные излишки пшеницы, и мы озадачены что с ними делать. Не дадите ли полезного совета? неожиданно спросил хозяин.

— Откровенно говоря, у нас никогда но было избытка зерна. Напротив, все время испытываем недостаток. Поэтому затрудняюсь предложить вам что-либо полезное, ответил советский гость.

Мао Цзэдун, разумеется, прекрасно знал напряженное положение с зерном в Советском Союзе. Похоже он рассчитывал на другой ответ собеседника, но тот повел себя, как это принято в дипломатии, довольно уклончиво.

У Хрущева были свои соображения на этот счет. Ведь он, как известно, предсказывал скорую победу коммунизма в Советском Союзе, а Мао Цзэдун стремился еще быстрее добиться этой цели в Китае.

Главной проблемой в переговорах Хрущева и Мао Цзэдуна был вопрос о культе Сталина.

— Решение съезда КПСС относительно культа личности Сталина, на наш взгляд, вряд ли было обосновано в полной мере, как бы между прочим начал Mao Цзэдун.

— Решение это не вызывает сомнений ни в нашей партии, ни в народе, отчеканил Хрущев.

— Вы, естественно, вправе сами решать внутренние ваши вопросы партийные и государственные. Но Сталин… его выдающаяся роль как вождя мирового революционного движения, китайского в том числе, такие проблемы, как нам представляется, следует решать не в одностороннем порядке, а с учетом международной взаимосвязи, продолжал китайский лидер.

— Сталин и сталинизм явление, прежде всего, национальное. Оно возникло и сложилось в Советском Союзе. Поэтому мы вправе выносить свое решение. И мы его вынесли, — стоял на своем советский гость.

— Решение вынесли, но одностороннее по существу и по самому подходу. Решали так, будто это явление исключительно местного значения, дело одной партии, одной страны. Но ведь это не так, это слишком узкий взгляд.

— Культ личности Сталина — порождение национальное в том смысле, что он создавался в нашей стране и мы за это несем ответственность.