Вера Дорофеева - Сто лет восхождения

Кристаллик соли урана на пластинках Беккереля и современный «Токамак». Колбы, излучающие свет радия в нетопленом сарае на улице Ломон и пульт современной атомной электростанции. Грани единого целого, которому Ферми дал точнейшее определение: «Превосходная физика!» Но сколь ненасытна и разнолика она, вобравшая в себя жизнь не единиц — сотен людей без остатка, превратившаяся из поприща одиночек в труд огромных коллективов. Все это Арцимович знает слишком хорошо. Так почему же какая-то неведомая сила там, в Москве, так властно позвала его сюда?

Тщетно Арцимович искал ответа на этот вопрос, пока шли они с Эдмоном Грийо в колледж, где он должен был читать лекцию о «Токамаках». Только взойдя на кафедру, окинув взглядом аудиторию, Лев Андреевич забыл о мучившем его вопросе.

Но лекция кончилась, и они с Эдмоном возвращаются на улицу Роллен. Грийо оживленно комментировал прочитанную лекцию, вопросы, которые были заданы Арцимовичу, его ответы. Лев Андреевич шагал молча, слушая и не слушая друга. Хотелось остаться одному. Может быть, поэтому, подойдя к дому, он ускорил шаг и быстро миновал широкие ступени перед входом. Хотя сознание его сразу же предостерегающе среагировало: «Слишком быстро!» Но он в том же темпе начал подъем по стертым ступеням лестницы, что вела в квартиру друзей.

Пролет, упирающийся в узкое, стрельчатое окно с частым переплетом запыленных стекол, вдруг раздался, раздвинулся... И темнота глубокой ночи мягко, удушающе навалилась на Арцимовича. Темнота старинной аллеи с молчаливыми вековыми липами, зовущая и тревожная, в которой не академик, а озлобленный отчаявшийся мальчик храбро двигался по пыльной дороге в никуда.

— Тебе плохо, Левушка?! — Голос Эдмона достиг сознания, пробился. Исчезла, распалась темнота. Теплые надежные ладони спутника поддерживали Арцимовича. Он стоял, тяжело дыша, прислонившись к перилам.

Так вот как это происходит...

Арцимович помотал головой. Нащупал в кармане пиджака капсулу с нитроглицерином. Непослушными, ставшими корявыми пальцами выдернул пробку, высыпал на ладонь две таблетки. Проглотил. Мягкая сила на мгновение сжала виски. Но боль, резкая, стремительная, нахлынувшая из глубины, отступила. Он отдышался. Отстранил Эдмона. И продолжал медленное, упорное восхождение по крутым стертым ступеням.

До конца его жизни оставалось ровно три месяца.

Знал ли Арцимович об этом? Нет. Только предполагал. Точно он знал одно: к вершине пойдут другие.

В сентябре восемьдесят первого года в Москве проходила десятая Европейская конференция по управляемому термоядерному синтезу и физике плазмы. Стояли ясные солнечные дни. Пожалуй, даже слишком теплые для сентября. Термоядерный реактор, созданный природой, а не людьми, работал бесперебойно.

Но в просторных помещениях нового здания на Краснопресненской набережной властвовала спасительная прохлада. Мощные кондиционеры неслышно гнали устойчивый охлажденный воздух.

Исследователи из двадцати восьми стран рассаживались в просторном зале. Негромкие разговоры, шаги слитным ровным гулом докатывались сюда, в комнату за сценой.

Председатель оргкомитета, самый молодой вице-президент Академии наук СССР Евгений Павлович Велихов в последний раз просматривал свой обзорный доклад, которым ему предстояло открыть конференцию. Тридцать три машинописные страницы, насыщенные информацией. Безусловные данные, полученные многочисленными группами исследователей на всем обширном фронте борьбы за термояд в разных лабораториях нашей страны. Для доклада отобрано главное — только перспективные результаты. А сколько осталось вне этих тридцати трех страниц?

Для одних гипотез, догадок, прозрений, концепций еще не наступило время. Для других оно уже безвозвратно ушло. Сейчас идеи дряхлеют быстро.

Но есть идеи... Они как фундамент все поднимающегося вверх здания научной концепции. Этаж за этажом. Они принимают на свое основание груз новых экспериментальных данных, исследовательских методик, необычных инженерных решений. Фасад таких строений причудлив и разнолик. Но фундамент-то держит всю пирамиду уже не только сугубо научного, но теперь и технического поиска. В нем нет однозначных прямых линий, столь любимых и необходимых архитектуре. Здесь все переплелось, перевилось, сомкнулось — почти четвертьвековое прошлое и уже обозримое реальное будущее. Обзорный доклад Е. П. Велихова начинается словами: «Сегодня существует один путь, на котором мы можем, опираясь на современную научную и техническую базу, спроектировать и соорудить термоядерный реактор и гарантировать с достаточной степенью надежности его функционирование и параметры. Это концепция «Токамака».

Слитный, нетерпеливый гул в зале нарастал. Стрелки на сверхточных кварцевых часах почти подошли к сроку, на который было назначено открытие конференции.

Крутолобый, широкоплечий Велихов шел через кулисы нового зала. Нетерпеливый гул ожидания усиливался с каждым шагом.

Лет пятнадцать назад, еще и не вице-президент, всего лишь молодой доктор наук Велихов стал свидетелем вот такого же прохода к столу президиума одной из представительных конференций по управляемому термоядерному синтезу академика Арцимовича.

В то время о плазме много писали не только научные журналы. Покорение термояда казалось делом почти решенным. Слово, так считали многие, было за техникой. И Арцимович находился в зените славы и популярности. Он был признанным лидером научного направления не только среди физиков нашей страны, но и всей планеты. Но идя к своему месту в президиуме, Арцимович все же не сумел скрыть волнения. А ведь академик умел, даже любил выступать, обладал редким даром блестящего лектора и столь же блистательного полемиста. И все же волновался...

Сейчас Е. П. Велихов, так же волнуясь, шел за распорядителем, стараясь разобраться, понять то увиденное однажды волнение своего предшественника, своего учителя, хотя формально...

Формально Велихов не считался учеником Арцимовича. Он не был аспирантом академика, не вел исследований в его лаборатории, не испытывал на себе постоянной спонтанности его поисковых идей, как Разумова, Стрелков, Мирнов, Муховатов. Те в повседневной многолетней работе испили до дна чашу радостей и тягот постоянного общения со своим научным руководителем.

Они прошли, выдержали весь трудный путь от начинающих, рядовых в отделении плазменных исследований Института атомной энергии, которое возглавлял Арцимович, до ведущих сотрудников.

У Велихова судьба сложилась иначе. Да он, наверное, и не смог бы существовать в тех рамках, которые ему, еще начинающему исследователю, определил бы мэтр Арцимович. Понимал ли это тогда сам Велихов? Вряд ли. Но Арцимович, как показал весь ход дальнейших событий, понимал. Хотя никогда о том и не говорил. Поэтому сначала и не спешил, а затем просто отказался от мысли взять под свое надежное, но жесткое крыло опеки юного аспиранта, затем кандидата, а вскоре доктора наук. У того был свой участок работы, были свои срывы, свои удачи.