Вера Дорофеева - Сто лет восхождения

Два года назад Е. П. Велихов, уже вице-президент Академии наук, официальный руководитель работ по термоядерному синтезу в СССР, держал своеобразный экзамен. Как в далеком пятьдесят шестом году И. В. Курчатов в Харуэлле от имени советских физиков-атомников призвал коллег других стран направить усилия на благо человечества, так Е. П. Велихов на конференции Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) предложил объединить силы, средства, опыт исследователей разных стран и создать мощный реактор «Токамак» под названием ИНТОР.

По этому проекту уже полным ходом идут работы. Координирует, направляет их совет из четырех человек. Нашу страну представляет в нем академик Б. Б. Кадомцев, блестящий теоретик, чьи работы неоднократно служили Арцимовичу мощным подкреплением на пути к покорению термоядерного синтеза. В Зальцбурге памятный принципиальный и страстный разговор о добросовестной точности результатов Арцимович построил, опираясь на теоретические выводы Бориса Борисовича Кадомцева.

Всегда сдержанный, немногословный Кадомцев сегодня тоже будет докладывать о работах по ИНТОРу, который вбирает, впитывает в себя все лучшее, что есть теперь в термоядерной технике мира. Вчера именно на Бориса Борисовича был направлен основной таран журналистских вопросов. Всем памятны беспощадные слова Л. А. Арцимовича, сказанные в момент, когда дорога к управляемому термоядерному синтезу многим казалась прямой и уже расчищенной: «Физики столкнулись с проблемой, которая по своей трудности оставила позади все другие научно-технические проблемы, порожденные успехами естествознания в двадцатом веке».

Многие тогда считали, что Арцимович преднамеренно сгустил краски. Кое-кто даже упрекал академика в пессимизме. Зачем в столь мрачном свете выставлять проблему, а значит, в какой-то мере ставить под удар целое научное направление. Эти слова могут быть неправильно поняты. Под трудности редко дают ассигнования. Вот под реальные возможности...

Только приняв наследство Льва Андреевича, пройдя многие препятствия исследовательского, но главное, организаторского пути, Е. П. Велихов постиг всю нарочитую беспощадность того высказывания Арцимовича. Хотя в своей деятельности Е. П. Велихов и Б. Б. Кадомцев руководствовались другим постулатом Арцимовича:

«Вряд ли есть какие-либо сомнения в том, что в конечном счете проблема управляемого термоядерного синтеза будет решена. Природа может расположить на пути решения этой проблемы лишь ограниченное число трудностей, а после того как человеку, благодаря непрерывному проявлению творческой активности, удастся их преодолеть, она уже не в состоянии будет изобрести новые».

«Ограниченные трудности»... Девять лет без Арцимовича термоядерщики всего мира стараются преодолеть их. Даже в масштабе истории всей атомной физики это немного. А в масштабе напряженной жизни одного конкретного исследователя, а тем более руководителя научного управления? Понимали ли это журналисты, когда атаковали Б. Б. Кадомцева как одного из членов совета ИНТОРа вопросом:

— Неужели первая термоядерная электростанция появится только в двадцать первом веке?

Велихов явственно ощутил, как после этого вопроса сгустилась, словно материализовалась напряженная тишина в помещении, где проходила встреча с журналистами.

Борис Борисович Кадомцев помедлил какое-то мгновение, а затем неторопливым тоном, словно размышляя вслух, произнес:

— Даже самые закоренелые пессимисты теперь считают, что это произойдет в конце нашего века...

Журналисты оживились. Такое заявление несло в себе заряд сенсации. Все почувствовали, что сейчас прозвучит новый, более конкретный вопрос. Но, упреждая его, все с той же интонацией, словно подводя черту в беседе, Б. Б. Кадомцев убежденно сказал:

— А я отношусь к оптимистам...

Да, наверняка надо быть сверхоптимистом, чтобы упорно заниматься термоядерной проблемой. Те, кто заполнил в эти сентябрьские дни 1981 года вместительный зал нового здания Торгово-промышленной палаты СССР на Краснопресненской набережной, бесспорно, были сверхоптимистами.

Вице-президент Академии наук СССР, глава всех термоядерных исследований в нашей стране говорил о концепциях магнитного удержания плазмы. Об открытых ловушках, которые могут сыграть существенную роль в создании термоядерного реактора. Об исследованиях микровзрывов, которые, возможно, зажгут термоядерную мишень. О нагревании плазмы лучами лазера. О весьма перспективной программе «Ангара». Перечислял цифровые данные экспериментов. Называл параметры установок, их мощность, точно рассчитанные возможности.

И из обилия цифровых данных, из результатов экспериментов, из точности и безукоризненности выводов перед слушателями складывалось объемное, пестрое, панорамное полотно, отображающее всю широту огромного поиска, направленного на решение лишь одной конкретной научной и технической проблемы. Но какой! Все, что свершилось теперь, — все это тесно смыкалось с недавним прошлым. С напряженнейшей работой на износ в сороковые годы. С нетерпением, призрачным успехом, разочарованием и надеждой в шестидесятые. С методичным, кропотливым без аффектации и нетерпения трудом термоядерщиков в семидесятые.

Может быть, поэтому зал так горячо воспринял заключительную часть доклада вице-президента. Очень короткую, но насыщенную глубокой перспективой мысль:

«Термоядерные исследования в СССР в одиннадцатой пятилетке направлены на демонстрацию осуществимости управляемой термоядерной реакции в системах типа «Токамак», на поиск эффективных альтернативных концепций...

В обосновании главного направления — разработки реактора «Токамака» — в СССР ведутся значительные инженерно-технические материаловедческие работы, выходящие за рамки настоящей конференции. СССР активно участвует в разработке следующего поколения термоядерных установок и проекта ИНТОР.

Мы считаем, что достигнутый за двадцать пять лет, прошедших со времени первого открытого доклада по управляемому термоядерному синтезу, сделанному в Харуэлле И. В. Курчатовым, уровень международного сотрудничества является важным достижением всех ученых, занимающихся в мире этой проблемой, и важнейшим фактом конечного успеха».

Закончив чтение доклада, Велихов еще какое-то мгновение постоял на трибуне, всматриваясь в аплодирующий зал. Потом устало двинулся к председательскому месту за столом президиума. И пока он шел по ярко освещенной сцене, пока машинально односложно отвечал кому-то из сидящих в президиуме на незначительные реплики, в памяти его вдруг всплыла недавно виденная фотография.

На гладко-синем, почти черном небосклоне испятнанная темными проплешинами, на которых не удержался многолетний лед, мрачно, загадочно и невозмутимо возвышалась над миром, над зубчатой грядой островерхих пиков вершина. Это был Эверест. Снимок показал Велихову доктор физических наук Евгений Игоревич Тамм.