Знание-сила, 2008 № 06 (972)

Через пару месяцев после триумфа Лысенко над биологией аналогичная угроза нависла над физикой. В роли Лысенко выступила группа передовых патриотических физиков МГУ с Терлецким не в последней роли. Подготовка к «Всесоюзному совещанию физиков» шла три месяца. За это время председатель Оргкомитета — исполнительный сталинский чиновник Топчиев — провел сорок заседаний с участием сотни человек, более тысячи страниц стенограмм. В середине марта 1949 года в ЦК отправился проект постановления, в частности, обвинивший Ландау в раболепии перед Западом и в популяризации зарубежной физики. Однако совещание так и не состоялось. На беду физиков-патриотов, некоторые физики, намеченные к искоренению, занимались ядерным оружием. И занимались успешно: проект термоядерной бомбы Сахарова — Гинзбурга на два месяца опередил проект грозного постановления. Что бы ни сказал Терлецкий своему начальнику — генералу Судоплатову — о необходимости для физики правильной философии, у Курчатова в руках был гораздо более крупный козырь — термоядерный, и он мог спросить маршала Берию, чего он хочет: правильные слова или водородную бомбу? «Шашечки или ехать?»

Стоп «лысенкованию» физики стал первым применением термоядерного оружия в мирных целях. Под защитой того же самого оружия Ландау позволял себе свободу слова, ограниченную стенами своей квартиры, не беспокоясь, есть ли у стен уши. Да еще при этом самоотстранялся от гущи атомных дел, пусть и очень осторожно. Разделить ситуации, когда следовало говорить осторожно и когда можно было беседовать свободно, оказалось, как мы вскоре увидим, делом непростым.

Продолжение следует

Ольга Балла

Грета Ионкис. Евреи и немцы в контексте истории и культуры.

— СПб.: Алетейя, 2006. 400 с.

Многое в этой книге удивляет несведущего читателя. Нежданное родство «забот о сохранении языка Библии и становления немецкого языка». Или то, что немецкая философская мысль пошла бы, возможно, другими путями, если бы не влияние современной ей еврейской мудрости. Или то, что озеро Ваннзее, где в начале XIX века свел счеты с жизнью один из самых особенных, самых волшебных немецких поэтов Генрих фон Клейст, в середине следующего столетия вдруг окажется в числе мест «окончательного решения еврейского вопроса», а фашистские интеллектуалы станут выискивать у его собратьев-романтиков «истоки расовой идеи». А в Мозесе Мендельсоне, родоначальнике еврейского Просвещения-Хаскалы, чьим именем до сих пор называют первый этап социальной эмансипации, а затем и ассимиляции евреев Германии, ортодоксальные евреи сегодня видят чуть ли не косвенного виновника холокоста.

А как быть с тем, что роман «Еврей Зюсс» Лиона Фейхтвангера, надеявшегося создать «объективную» книгу, в которой не нашли бы аргументов в свою пользу никакие националисты, немцы восприняли как сионистскую, евреи — как антисемитскую, а нацисты сняли по нему один из самых мерзких антисемитских фильмов Третьего рейха? А с тем, как тосковал по своей мучительной Германии в добровольном, растянувшемся на полжизни французском изгнании язвительный франкофил — еврей Генрих Гейне? А с тем, что любимый автор антисемитов Фридрих Ницше писал: «Евреи — это самый замечательный народ мировой истории...», а чуть ниже: «Евреи вместе с тем самый роковой народ всемирной истории: своими дальнейшими влияниями они настолько извратили человечество, что еще теперь христианин может себя чувствовать антииудеем, не понимая того, что он есть последний логический вывод иудаизма»?

Переплетения и взаимопрорастания, основное число которых до сих пор за пределами узкого круга специалистов, почти не осознано и едва продумано.

Вряд ли, пишет в предисловии Владимир Порудоминский, «немецко-еврейская историческая связь смотрится более особой, чем, допустим, еврейско-русская, еврейско-польская, еврейско-испанская». Как будто так — и все же совсем не так. После холокоста об отношениях немецкого и еврейского народа трудно говорить объективно. Но тем более необходимо.

Филолог Грета Ионкис — человек с большим опытом культурного посредничества и жизни в разных культурах. Несколько десятилетий заведовала кафедрой русской и зарубежной литературы Кишиневского пединститута, преподавала там историю мировой литературы, начиная с античности, защитила докторскую диссертацию по английской поэзии. Последние 14 лет живет в Германии, состоит в редколлегии еврейской русскоязычной газеты «Круг» (Кельн) и журнала Совета еврейских общин Германии Unsere Stimme (Франкфурт-на-Майне), публикуется в периодике — немецкой, израильской, американской, российской и молдавской. Книга — итог ее многолетних исследований.

Книга — по-преподавательски основательная и при этом очень личная, во многих случаях — просто от первого лица и с привлечением личного опыта. Первые очерки описывают события конца XV — начала XVI веков. Последние — начала XXI. Все это писалось в разное время, публиковалось в разных журналах разных стран и тем не менее, будучи собрано вместе, складывается в отчетливую цельность.

Ионкис составляет подробную карту очень мало, насколько мне известно, исследованной области. Во всяком случае, к интеллектуальному мэйнстриму последних веков исследования такого рода не принадлежали никогда, по крайней мере, в России. Немецкая мысль и литература (одно из главных образующих начал европейской культуры) предстает в интенсивном взаимодействии с еврейской мыслью, вообще с еврейским культурным участием и присутствием. Оказывается, немецкая интеллектуальная жизнь не представима без диалога с еврейским миром: трудного, не свободного от непониманий, обид, раздражений, преувеличений, очарований и разочарований. Но, безусловно, плодотворного для обеих сторон — и не только для них, но и для западного мира в целом.

В этом взаимодействии изначально было — для обеих же сторон — что-то напряженное, проблематичное, если не сказать — болезненное, конфликтное, поскольку евреи не переставали чувствовать себя чужаками (а им не уставали об этом напоминать). Причем конфликт был, по крайней мере, настолько же внешним, насколько и внутренним. Одна из героинь книги произносит мучительную фразу, немыслимую, кажется, в устах представителя никакого другого народа: «Еврейство внутри нас должно быть уничтожено даже ценой нашей жизни».

Наверное, никогда — по крайней мере, во все века, о которых речь в книге, — нельзя было принадлежать обоим мирам — еврейскому и нееврейскому — в равной степени, гармонично, непротиворечиво. А сейчас?