Знание-сила, 2008 № 05 (971)

И вот еще что возмущает — директора ФМС и нас тоже. Они минуют систему государственного контроля. Повсюду дыры! До трех тысяч долларов США можно вывезти из страны, не декларируя. То есть любой человек может вывезти, даже нелегальный мигрант (если, конечно, его считать человеком). Так они могут специально не дотягивать до этой суммы, вывозить по частям. Не раз в три года ездить, допустим, домой, а раз в два. За два года трех тысяч не набежит. Вообще Демоскоп поискал в Интернете хоть какие-то указания на государственный контроль в этой сфере и поразился: у нас тут сплошной пробел в законодательстве. Получается, что каждый человек, только потому, что он это заработал, может это и тратить без государственного контроля? Это не укладывается в голове у Демоскопа.

Нам кажется, что теперь, когда мы все лучше и лучше осознаем значение традиционных ценностей, пора вернуться и к положительному опыту того забытого периода, когда мы строили наш капитализм в первый раз. Тогда у нас существовала такая замечательная вещь, как расчетная книжка. Как разъяснялось в одном сочинении того времени, «обязательное снабжение рабочих расчетными книжками» находится в связи с тем, что «договором фабричного найма порождаются отношения, требующие охраны их не только в общегражданских интересах частных прав, но и в видах государственных, ради поддержания порядка публичного. Поэтому... расчетная книжка должна давать правительственному надзору ряд сведений, облегчающих наблюдение за порядком и благоустройством на фабриках. В ней в точности должны быть означены: срок найма рабочего, условленная по договору плата, время платежей, свойство и размеры вычетов» (В.П. Литвинов-Фалинский. Фабричное законодательство и фабричная инспекция. — М.: Типография А.С.Суворина, 1904).

Особенно хорошо было как раз то, что расчетная книжка позволяла делать вычеты, помогая, так сказать, увязать доходы рабочего с его расходами, потому что она способствовала тому, что он тратил заработанное не как хотел и где попало, а преимущественно здесь же, в фабричной лавке. Ибо «в связи с постановлениями о фабричных лавках находятся постановления о вычетах из заработной платы рабочих на уплату их долгов за забранные в фабричных лавках товары».

Стоит ли удивляться, что Демоскоп, который всегда, когда может, обращается к положительному опыту истории, пришел к выводу, — и конечно, тоже в видах государственных, ради поддержания порядка публичного, — что и нам необходимо ввести для нелегальных мигрантов, для всех мигрантов, а по большому счету, вообще для всех что-то наподобие расчетных книжек так полюбившегося нам с некоторых пор царского времени. К крепостному праву мы пока не предлагаем возвращаться, это еще не соответствует нашему правосознанию. А расчетные книжки уже соответствуют. Хочешь зарабатывать у нас, так ты у нас и трать, а не посылай наши деньги своим родственникам, минуя систему государственного контроля. Уж с такими книжками ты от нее не отвертишься — разве что за взятку.

И еще одно. Всякий раз, когда Демоскоп знакомится с очередными оценками ущерба, наносимого нам нелегальными мигрантами, он с горечью думает о том, как отстала от ФМС наша экономическая наука. Нам бы ее спросить, где выигрыш и где проигрыш, так разве она ответит? Только все запутают. Так и хочется им сказать: все намного проще, друзья! Милиции десяти пальцев одной руки вполне достаточно, чтобы посчитать любой ущерб и любую прибыль, а они там сидят с важным видом в своих министерствах и академиях и стерилизуют наши деньги.

В свое время правильно сообразили передать Федеральную миграционную службу в МВД, но не догадались то же сделать с Министерством экономического развития и торговли. Теперь приходится за него делать расчеты. Потому они и верные. Но раз уж все равно никакого толку от МЭРТа по части понимания выгод и убытков от миграции нет, так, может, пусть оно лучше займется оперативной работой: наладит регистрацию мигрантов, разберется с правилами их трудоустройства, еще что-нибудь такое сделает? Тогда уже точно каждый будет заниматься не своим делом, а это нам довольно-таки привычно.

Александр Иличевский

Печатается в сокращении.

С чего может начаться страсть по городу? В моем случае — с узнавания. Однажды я вдруг понял: город — живое существо, он дышит и мыслит, и, возможно, я сам и есть одна из его мыслей, впрочем, не слишком удачных... И тут я содрогнулся, как содрогнулся бы всякий, вдруг поняв, что сейчас он не сидит на стуле, не идет по улице, а плывет в брюхе Левиафана. И тут — как минимум, два варианта: либо навсегда зажмуриться, либо попытаться этому чудищу заглянуть в глаза. Любопытные выбирают второе.

Все началось с того, что однажды месяца три я отсидел в полуподвале одной конторы, арендовавшей офис в здании Радиотехнического НИИ в Большом Трехсвятительском переулке. Сводчатые двухметровые стены векового здания усугубляли клаустрофобический трепет, порой охватывавший многих сотрудников, и жизнь офиса часто выплескивалась в ближайшие переулки, скверы, на Покровский бульвар. Порой работать было невозможно. Загадка морока приоткрылась в одно из воскресений, когда я пришел доделать какую-то бодягу и столкнулся в курилке с рабочим, заканчивавшим ремонт в соседнем помещении. Я посетовал ему на свою клаустрофобию, в ответ он сунул руку в ведро со строительным мусором и достал горсть штукатурного крошева. Среди которого я и разобрал несколько расплющенных пуль.

Иных подробностей, кроме той, что в этом здании в 1940-х располагалось одно из управлений МГБ, узнать не удалось, зато понемногу выяснились кое-какие подробности этой местности. Я узнал, что зелененький двухэтажный детский сад, стоявший на макушке парковой горки, на которую взбирался к Покровскому бульвару наш переулок (и где упоительно было просто посидеть — так широко дышалось там, — над Солянкой, Хитровкой, за крышами проглядывал речной простор, разлетавшийся над Котельнической набережной), — усадьба Сергея Тимофеевича Морозова, мецената, художника-любителя, в 1889 году приютившего во флигеле Исаака Левитана. Выйдя прошвырнуться в обеденный перерыв, на обратном пути я часто подходил к покосившемуся двухэтажному домику с угрожающе нависшей мемориальной доской и пытался разглядеть в этой вспухшей штукатуркой коробочке — реторту демиурга, в которой был взращен русский пейзаж. Летом 1918 года сюда переместился штаб восстания левых эсеров, сигналом к которому 7 июля прозвучал взрыв бомбы — ее швырнул Симха-Янкель Блюмкин в германского посла графа Мирбаха. Отряд под командованием Попова (восемьсот человек под ружьем, восемь орудий, два броневика и десяток пулеметов) занял Трехсвятительский переулок, телефонную станцию на другой стороне Покровского бульвара, арестовал прибывшего на переговоры Феликса Дзержинского, обстрелял из орудий Кремль и разослал телеграммы с призывом к восстанию. Подавлением мятежа руководил лично Ленин, операцию провели латышские стрелки. Ас 1919 года здесь располагался Покровский концлагерь, где содержались бывшие царские офицеры и белогвардейцы.