Знание-сила, 2007 № 10 (964)

Другой способ распределения бюджетных ассигнований на науку — участие научных организаций в конкурсах, тендерах, лотах. Сегодня по закону, который распространяется на все государственные предприятия и организации, в том числе и научные, все закупки должны осуществляться на открытых торгах в форме конкурса или аукциона, за исключением отдельных специально оговоренных случаев. Если исключить определенный круг государственных институтов, финансируемых по смете, лишь очень небольшая часть бюджетных денег может попасть в НИИ помимо конкурса. Практика подобных конкурсов началась уже давно; но если прежде министерства распределяли на конкурсной основе до трети средств, то сегодня — уже 80%. Особенно активно участвуют в конкурсах разного рода государственные научные центры. Эту оптимистическую рыночную картину сильно портит отсутствие самого института независимой экспертизы и, несмотря на все протесты общественности и несправедливо обойденных участников, принципиальная непрозрачность самой процедуры практически любого конкурса. «Не случайно, — пишут социологи, — в науке сегодня получила распространение такая схема финансирования, как «откат», основные признаки которой — избирательный круг исполнителей, привлечение подставных участников, завышенная стоимость проектов, короткие сроки их выполнения». «Наука, — приходят к выводу исследователи, — стала сферой извлечения сверхдоходов для ограниченного круга лиц на фоне низкой оплаты труда основной массы занятых исследованиями и разработками». И хотя все собеседники социологов (а это были, напомним, директора институтов или их заместители) в принципе поддерживают конкурсы как форму финансирования науки, широко распространенную и оправдавшую себя в мире, они в высшей степени скептически относятся к тому, что такой способ оправдывает себя в нынешних наших условиях.

Наконец, еще один способ государственной поддержки научных исследований, тоже широко используемый в мире, — финансирование через целевые бюджетные фонды. Таких фондов у нас три и все государственные (в других странах, например, в США — фондов, в основном частных, видимоневидимо, больше ста, хватает на толстенный справочник с перечнем одних только телефонов; там, видно, среди очень богатых людей более принято поддерживать науку и образование, чем футбол): Российский фонд фундаментальных исследований, Российский гуманитарный научный фонд и Фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере. Пользуются ими особенно активно академические институты, причем московские — в последнюю очередь, чаще петербургские и провинциальные. Про гранты наших фондов определенно известно одно: выделенных ими денег практически никогда не хватает на проведение заявленного — и принятого! — исследования.

Доля внебюджетного финансирования исследований и разработок в 2004 году составила треть. Хотя наши предприятия в основном демонстрируют полную незаинтересованность в инновациях, основанных на последних достижениях науки, предпочитая закупать новую технику за рубежом (по-прежнему это как-то надежнее), вклад так называемого «реального сектора экономики» (то есть действующих предприятий) постепенно растет: с 15% в 1996 до 21 в 2004 году. Деньги на науку опять же в основном дают предприятия государственные или компании, находящиеся под контролем государства, С частным бизнесом чаще и больше сотрудничает московская наука. Еще один источник поступлений — собственная предпринимательская деятельность институтов, порой связанная (особенно часто у медиков), порой вообще не связанная с собственной научной работой. Такой вот «дополнительной коммерческой деятельностью, не связанной с основной», занимаются ни много, ни мало — 18% научных организаций. Не знаю, что это за «дополнительная деятельность, не связанная с основной» (сдача в аренду помещений выделена социологами в особый источник дохода); но меня преследует образ крохотной редакционной комнатки, в которой ютился в самые бедственные для печати годы один журнал: на столах вперемежку с рукописями стояли коробки с обувью, журналисты торговали ею, чтобы как-то продержаться.

Все ученые, я думаю, помнят, как в самые трудные времена их поддерживали гранты международных фондов и как при этом наше склонное к весьма специфическим формам благодарности государство подозревало их в шпионаже или стремлении нажиться на наших «мозгах», которые оно все равно не хотело и не могло прокормить. Теперь мы уже не настолько нуждаемся в зарубежной благотворительности и сотрудничество с мировой наукой и международным бизнесом принимает более или менее нормальные формы. Общие поступления средств на науку из-за рубежа составляют 7,5% всех средств, которыми она располагает (вспомните, что государственное финансирование целевых программ составляет 9%). Наши научные коллективы сотрудничают с зарубежными фирмами, с коллегами из научных центров и лабораторий, с университетами по всему миру. Если наше государство обойдется без очередного приступа паранойи в особо острой форме, нам действительно удастся вписаться и в мировую науку, и в мировую наукоемкую экономику.

.. .никто не знает. Но уже известно, что удовлетворение любопытства ученых за казенный счет становится самым прибыльным вложением денег и основой национального богатства. Сегодня это намного выгоднее, чем возделывать землю и выпускать автомобили. Не зря наиболее продвинутые страны называют себя постиндустриальными, постэкономическими и просто «обществом знания», а знания почитают главным своим национальным ресурсом.

Социологи предприняли это исследование как раз для того, чтобы понять, каков вклад российской науки в создание инновационной российской экономики. То есть попытаться оценить эффективность перемен, происшедших в организации и способах финансирования научных коллективов.

К сожалению, никаким новым инструментом для подобных измерений они не располагали, потому пришлось воспользоваться старым: число публикаций и число патентов. Кажется, именно по таким критериям в свое время подводили итоги социалистического соревнования.

Я не знаю, сколько научных публикаций необходимо, чтобы ученый в разных странах мира мог подтвердить свое право считаться таковым — я даже не уверена, что такой способ оценки его работы действительно общепринят. (в отличие от количества ссылок на его работу, свидетельствующих хотя бы о степени интереса коллег к тому, что он делает). Чтобы придать солидности этому критерию, исследователи спрашивали не о любых публикациях, но только в «реферируемых», то есть особо престижных изданиях, причем не наших, а западных. Выяснилось, что такие статьи могут представить подавляющее большинство институтов. Правда, мне показалось немного странным, когда таким образом отчитывается не конкретный человек, а целый институт; по-моему, любой американский профессор, если ему приходится возобновлять время от времени свой контракт с любым американским университетом, должен представить такие публикации.