Знание-сила, 2007 № 09 (963)

Большей популярностью пользуются концепции, главным звеном полагающие производительность труда. История нового постсоветского времени началась с ее резкого падения. То есть даже тот уровень, который был достигнут на излете советской власти и плановой экономики и который собирались резко поднять, поставив работников в условия жесткой рыночной конкуренции, был значительно снижен. Так же, впрочем, как и заработки. То есть про них даже не всегда можно было сказать, что они ниже советских — их часто не было вообще. Месяцами.

Разумеется, никто цепями не привязывал людей к рабочим местам без зарплаты. Однако куда пойдешь, если завод на весь городок один, а в городах побольше негде жить: снимать квартиру, как и сдавать, еще не вошло в обычай — да и там пришлых не ждали на рынке труда с распростертыми объятиями. Тем не менее самые активные, молодые, не боящиеся любой работы, не обремененные страхом резкого снижения статуса все же перетекали в новые сектора экономики и в более оживленные места — оттуда и перераспределение занятых между промышленностью и сферой услуг, между промышленными предприятиями, выстоявшими на рынке и оставшимися на дне. Для остальных привязка к месту работы даже без зарплаты оказалась спасательным кругом: страх безработицы и неготовность кардинально изменить жизнь оказались сильнее безденежья. В конце концов, это и спасло нас от безработицы в тех масштабах, в которых она трепала все постсоциалистические страны, спасло от социально-экономических потрясений.

Интересна не столько логика работников, из последних сил державшихся за родное предприятие, сколько логика менеджеров и владельцев, упорно продолжавших по чисто советской привычке придерживать избыток рабочей силы даже в самые тяжелые дни кризиса. Они брали и новых рабочих.

Никогда в истории российской экономики рабочие руки не были действительно серьезным ограничителем производства. Ничто в России не стоило так дешево, как человек — и его труд, и его жизнь. Поэтому структура потребностей производителя у нас всегда была сильно перекошена по сравнению со структурой издержек производства, формирующих себестоимость продукции на Западе. Заработная плата работникам там составляет 60—70% издержек; у нас и сегодня, мягко говоря, намного ниже. Наши экономисты с мазохистским упоением любят сравнивать почасовую оплату в среднем по стране: у нас она составляет, по их данным, 2 доллара; в Германии 24, Японии — 23, США — 20. Одно утешает: наша почасовая оплата все-таки в три раза выше, чем в Китае, Индии и Индонезии — впрочем, это данные из совсем другого источника.

За 1993—2005 годы удельные издержки на трудовые ресурсы в промышленности, по данным, приводимым Р. Капелюшниковым, упали примерно на треть. Реальная заработная плата, если иметь в виду постоянный рост цен на потребительские товары, упала еще больше.

С 2000 года заработная плата начинает расти, до 2005-го — на 10—20% в год. Думаете, это легло тяжким бременем на оживающие предприятия? Ничего подобного. Жаловалось на нехватку работников только каждое десятое предприятие, на ее слишком высокую стоимость — всего 2—3%. И это во время экономического подъема — можете представить, каков же был «навес» излишней рабочей силы в период депрессии?!

Помните старую советскую формулу: вы делаете вид, что нам платите, мы делаем вид, что работаем. Похоже, общественный договор, основанный на этой формуле, продержался существенно дольше, чем советская власть.

У нас такая низкая производительность труда, потому что нам мало платят — или нам мало платят, потому что мы, грубо говоря, на большее не заработали?

Соотношение производительности труда и заработной платы каждый из экономистов рассматривает как-то сугубо индивидуально, скорее, в зависимости от политических взглядов, чем от статистических данных. Официальной статистике у нас принято — наверное, вполне справедливо — не доверять, а когда каждый считает сам по себе, он получает что хочет. По одним расчетам, производительность труда у нас такая же, как в бывших социалистических странах Европы и странах Латинской Америки, а почасовая оплата — почти в полтора раза ниже. По другим, у нас двукратное отставание производительности труда от роста доходов.

В постсоветский период кривая заработков и кривая производительности труда согласованно устремились вниз с началом реформ; самое глубокое падение приходится на 1994, 1996 и 1998 годы. С началом оживления производительность стала расти; наиболее благоприятными в этом отношении были 1999—2000 и 2003—2005 годы. Зарплата тоже стала расти, но темпами, которые долго не могли компенсировать ее падения в период кризиса.

Тут есть одна хитрость: удельные издержки на рабочую силу могут нарастать даже тогда, когда реальная зарплата снижается — если производительность труда снижается еще быстрее. И соответственно, наоборот: они могут снижаться, если зарплата растет, но медленнее, чем производительность труда. Запомним это «наоборот».

Как и прежде, наша рабочая сила остается очень дешевой, что помогает нам в конкурентной борьбе на мировом рынке.

Р. Капелюшников поделил все предприятия на финансово благополучные и неблагополучные. Выяснилось, что на финансово благополучных предприятиях производительность труда росла и во время кризиса, и потом, и приличными темпами — порядка пяти процентов в год. На финансово неблагополучных она все это время падала и продолжает падать — на 3,3% в год. Заработная плата на финансово благополучных предприятиях растет намного быстрее, чем на предприятиях неблагополучных.

Тоже мне, бином Ньютона: есть деньги — вот и платят, а нет денег — рад бы заплатить, да нечем. А так ли? С радостью отдал бы деньги сразу, как появятся? Верите?

Р. Капелюшников считает, что финансово благополучные предприятия не просто богаче — они ориентированы на другой сектор рынка труда, в котором качество работников повыше и стоят они дороже. Действительно, проявляя весьма вялый интерес к возможности просто набрать дополнительную рабочую силу, менеджеры благополучных предприятий тут же оживляются, как только речь заходит о квалифицированных работниках. Оживляются намного сильнее, чем менеджеры неблагополучных предприятий.

Переломными для многих предприятий стали 1999—2000 годы, когда после почти десятилетнего перерыва они стали набирать новых работников, а производительность труда начала быстро расти. Потом предприятия начали помаленьку сбрасывать рабочую силу, а рост производительности труда затормозился. Именно в этот момент, предполагают экономисты, и произошла переориентация предприятий с экстенсивного на интенсивные факторы развития: сначала просто загружали оборудование, которое прежде простаивало, и работников, которые давно маялись в отпусках без зарплат или на неполном рабочем дне. И только когда этот резерв был исчерпан, началась структурная перестройка с обновлением и технологии, и организации и управления производством.