Знание - сила, 2007 № 03 (957)

Мы все умеем чесать лен или шерсть, ткем и шьем, как это делали люди в далекие-далекие времена. Мужчины куют оружие, женщины делают украшения с соблюдением древних технологий. Это колоссальный труд, но только так какая-нибудь домотканая рубаха или боевой шлем откроют свои «информационные коды» и станут вашей исторической реальностью.

Такой способ познания прошлого невероятно насыщен информацией. Например, чтобы сделать свой шлем, я изучил массу материалов о той эпохе и о кузнечном деле на Руси. Сам процесс изготовления дал мне уникальный практический опыт. Потом я надел шлем, получил по голове два удара боевым топором и понял, что при этом чувствовал воин. Удары были так сильны, что на шлеме остались зазубрины, а на мне — ни царапины. В конце концов, информация складывается в грандиозную по своей реальности, подробности и достоверности картину прошлого.

Сейчас мы похожи на маленькое государство. Выделилась группа ремесленников, которые занимаются изготовлением тех или иных вещей профессионально. Есть свои ювелиры, оружейники, ткачи. Наши женщины феноменально владеют иглой — их реконструкции костюмов с золотым шитьем, сделанные по старинным технологиям, находится в музеях Европы. Работа сумасшедшая, требующая бесконечных усилий и средств.

Самое интересное — когда, благодаря разным умениям, создается некий предмет. Это и есть живая история: человек делает изо льна нити, ткет из них холст, красит его и шьет себе одежду. А потом в ней садится на старинный корабль, выходит в Балтийское море и там понимает, что сшил плохо, потому что одежда продувается... Да что старинные корабли! Во многих исторических местах Европы построены целые города и крепости, воспроизводящие дух прошедшей эпохи. Это как музеи под открытым небом, где можно не просто увидеть быт предков, а еще и пожить, как они. Вы облачаетесь в одежду и входите на территорию, где время остановилось на отметке, скажем, Средневековья. То есть никакого электричества и мобильной связи, телевидения и водопровода с горячей водой, на кухне нет микроволновки, купить какой-нибудь концентрат быстрого приготовления тоже негде, потому что еда здесь готовится, как в старину. У «Серебряного волка» есть свой проект создания модели зарождения и развития древнерусского поселения от селища каменного века до средневекового города.

Можно подумать, будто историческая реконструкция — не больше чем забава или способ уйти от реальности. Однако те, кто ей занимается, считают, что это один из инструментов исторической науки, возможность почувствовать разницу между прошлым и настоящим.

— За пятнадцать лет работы клуба я не перестаю удивляться, как же недалеко мы ушли от предков, — размышляет Максим Макаров. — Да, мир изменился до неузнаваемости, но мы воспринимаем жизнь точно так же, как те, кто был на этой планете за пятьсот лет до нас. Нам, как и им, хочется тепла и домашнего уюта, хочется жить долго, счастливо и богато. И чтобы все это получить, мы по- прежнему воюем друг с другом.

Петр Ртищев

Рисунки Ю. Сарафанова

Мягкое скольжение саней по заснеженному Петербургу действовало успокаивающе. Всякий, кому пришлось бы гнать в столь поздний час по Невскому, желал скорее добраться до теплого уюта своего жилища, где без остатка отдаться всесильной дремоте. Но темными глазницами мелькали огромные окна магазинов по сторонам, сливаясь в утомленном воображении Александра Гавриловича Яблокова единой полосой. Морозный воздух пах свежеразрезанным арбузом, и этот странный аромат не позволял крупицам удерживаемого сознания окончательно погрузить разум в сон.

Пассажир клевал носом, укутавшись в бобровую шубу, мерно покачиваясь в такт езде по неровностям проспекта. И только когда правая полозья попала на прогалину и сани основательно встряхнуло, он окончательно пришел в себя. Мрачные мысли тревожили его. Сегодня вечером, по своему обыкновению, он вознамерился быть в опере, а после в клубе, где до утра безжалостно сжечь время в топке страстей за зеленым сукном игрального стола. Но что-то заставило его распечатать письмо от неизвестного. Оно лежало на серебряном подносе. Разорвав конверт, он прочел:

«Милостивый Государь Александр Гаврилович!

Осмеливаюсь беспокоить Ваше Превосходительство покорнейшей просьбой о позволении незамедлительной встречи. Поверьте мне, столь странное желание мое вызвано насущной необходимостью дела, о деталях которого я смогу сообщить Вашему Превосходительству исключительно приватно.

С крайней досадою узнал я, что третьего дня Вы позволили себе сказать лишнего. Верные люди донесли мне, что, будучи основательно в подпитии, Вы неосторожно высказались о межмодовой дисперсии оптического волокна. И это в обществе сомнительных типов! Будучи совершенно чужд каких-либо предрассудков, я, однако же, считаю своим долгом напомнить Вам, что на дворе 1 февраля 1827 года. Сброд, пред коим Вы распинались, не в состоянии мыслить категориями, выходящими за рамки почтовой гоньбы, а вы о волоконных системах передачи изволили рассуждать. Хороши! Неосторожность, проявленная Вами в столь щекотливом деле, может обойтись Сообществу весьма недешево. Посему ставлю Вас в известность, что мною незамедлительно вчера был составлен и отправлен по команде рапoрт.

С глубоким почтением честь имею быть Милостивого Государя Вашего Превосходительства покорнейший слуга, Миронов Пантелей».

Яблоков был человеком уже не молодым, года его приближались к сорока, но крепость тела позволяла ему вести тот образ жизни, что обычно присущ 25-летним повесам. Немало было тех, кто с завистью взирал на каждодневные его похождения, неизменно удивляясь здоровой свежести выпивохи. В прошлом артиллерийский капитан, он службу нес где-то по отдаленным гарнизонам, терпя нужду, но в настоящем деле употреблен так и не был. Последнее обстоятельство особенно тяготило его, так как в полку было достаточно офицеров, понюхавших пороху на южных рубежах, да и в самой России. Рвения к службе он не обнаружил, начальством обласкан не был и, как следствие, производства остановились. Так бы и провел он года свои в бессмысленных кутежах до самой отставки, если бы не странный случай, перевернувший всю его последующую жизнь.