Знание-сила 2006 № 12 (954)

А решительности Игорю Васильевичу как раз и не хватает, он излишне либерален, чуть ли не готов смириться с тем, что "наше сознание... не примет" его рекомендаций. Да что у нас колена нет, чтобы сломать об него это негодное сознание? Если ты и в самом деле знаешь, КАК НАДО, ты не должен миндальничать. Пока же у него все как-то расплывчато.

Почему, например, ничего не говорится о том, что больным людям, этим 75-80% хроников, нельзя разрешать размножаться. В Городе Солнца, на что уж все было гуманно устроено, а евгенические правила были строгие. Любить — пожалуйста, и "если кто- нибудь страстно влюбится в женщину, то влюбленные могут и разговаривать, и шутить, и дарить друг другу венки из цветов и листьев, и подносить стихи. Однако если это может быть опасно для потомства, совокупление им ни в коем случае не разрешается".

Да еще и с любовью этой надо разобраться. Иная женщина накрасится, намажется и заманит в ловушку! Это у нас. А в настоящем Городе Солнца, который нам еще только предстоит создать, без разговоров "подвергли бы смертной казни ту, которая из желания быть красивой начала бы румянить лицо, или стала бы носить обувь на высоких каблуках, чтобы казаться выше ростом, или длиннополое платье, чтобы скрыть свои дубоватые ноги". Смертная казнь, вот настоящий государственный подход!

Кстати, не только больные дают ущербное потомство. Со здоровыми, но с образованием выше начального рабочего, тоже не все ясно. Уже Солярии, понимая, разумеется, пользу ученых людей, относились к ним с подозрением "ибо от усиленных умственных занятий ослабевают у них жизненные силы, и мозг их не источает мужества, потому что они постоянно о чем-нибудь размышляют и производят из-за этого худосочное потомство". А у нас мало того, что потомство худосочное, так они еще не отпускают своих детей работать "на стройку, за "баранку", за станок". Нам же нужно именно это: чтобы на стройках или за "баранкой" работали наши дети, а не какие-нибудь мигранты. Если уж и принимать мигрантов, то только квалифицированных, а улицы подметать им мы будем сами. Об этом в каждой газете можно прочесть.

Одним словом, надо дорабатывать. Признание того, что "воспитание детей — такой же каторжный труд, как на фабрике или на заводе", освобождение "нескольких миллионов мужчин и женщин специально для воспитания детей", профессиональное родительство, женские кадетские корпуса будущих многодетных матерей, начальное рабочее образование, дающее право на статус депутата Государственной думы, преодоление псевдодемократии — все принимается. Но ведь Игорь Васильевич признает, что всем этим разумным вешам противостоит "всеобщее народное возмущение", мешает психологический барьер. Как будем его разрушать? Об этом пока сказано очень мало.

Беглое упоминание о лагерях не спасает положения. А где высшая мера наказания за тот же аборт? И почему бы нам не восстановить институт гражданской казни? Хотя бы для женщин? Получила начальное рабочее образование с педагогическим уклоном, государство на тебя потратилось, а ты родила, скажем, меньше 5 детей. Иди, того хуже, совокупилась с каким-то хроником с высшим образованием и от него понесла. Должностные лица тут же ломают шпагу над твоей головой, и не видать тебе статуса учительницы, как своих локтей!

Демоскоп рассчитывает, что его конструктивная критика будет способствовать доведению проекта И.В.Бестужева-Дады до нужных кондиций, тем более что сделано больше, чем осталось сделать. Основные идеи сформулированы, в них играет свежая футурологическая мысль XVII века. И пока эта мысль пульсирует в наших газетах, одухотворяет лица лучших ведущих на наших телеэкранах и т.д., за будущее прошлое нашей страны мы можем не беспокоиться.

Александр Голяндин

Римские историки Тацит, Светоний и Дион Кассий подробно описывают годы правления Нерона. Они рисуют образ чудовища на троне, человека-зверя, жаждавшего крови людей. Однако некоторые современные исследователи сомневаются в правдивости их рассказов.

Кто же прав?

Император Клавдий правил Римом более десяти лет. А вот в семье он царствовал совсем недолго. Узнав, что его жена, Мессалина, "в заключение всех своих беспутств и непристойностей" (Светоний) вступила в законный брак с сенатором Гаем Силием, он велел казнить изменницу и поклялся, что никогда больше не вступит в брак, а если нарушит обет, пусть верные преторианцы заколют его.

Отныне он сторонился женщин — разве что привечал племянницу, Агриппину; та часто навещала шестидесятилетнего дядюшку, весело щебетала, не уставала его нахваливать, а год спустя, в 49 году новой эры, они стали супругами. По настоянию Клавдия, сенат обязал его жениться на Агриппине "для высшего блага государства" (Светоний), хотя прежде такие браки считались кровосмесительными.

Дядя многое делал, чтобы побаловать племянницу, и главное — усыновил ее сына, Луция Домиция, чтобы тот стал опорой законному наследнику — Британику. С февраля 50 года Луций Домиций носит |ромкое имя Нерон Клавдий Цезарь Друз Германик. Своего брата Британика теперь обзывает "незаконнорожденным", и его мать всячески показывает, что "законный" — один, и это Нерон.

В учителя сыну она выбрала одного из мудрейших римлян — философа Сенеку. Тот должен был вырастить из Нерона идеального правителя.

Нерон быстро усваивает мысль, что он избранник, достойный Рима. С тринадцати лет, на год раньше положенного срока, он участвует в заседаниях сената и носит мужскую тогу. Его говорливости можно позавидовать: он срывает аплодисменты, произнося перед сенаторами речи, составленные его даровитым спичрайтером — Сенекой. В дни народных празднеств Нерон демонстративно появляется на улице в одежде триумфатора, тогда как Британ и к потерянно стоит рядом в детской одежде. Совестливые учителя Британика пробовали за него заступиться; больше их никто не видел вблизи ребенка.

В октябре 54 года подданные в последний раз увидели и императора Клавдия. После одной из трапез он рухнул на пол, мучимый нестерпимой болью, и скончался. Агриппина тайно радовалась своему успеху.

Император Нлавдий

В первом часу пополудни, к преторианцам, охранявшим дворец, вышел Нерон. Он робко осматривал солдат; те косились в сторону своего начальника — Бурра. Последовал знак командира — солдаты взорвались ликованием. Кто-то принес носилки, и под аплодисменты нового императора отнесли в лагерь.