Знание- сила, 2006 № 10 (952)

Ясно. Кис злил "вертухов", чтоб добиться реакции операторов. Содом пялился в заставку, воображая свою подругу Гришка вот думает, что с Богом общается. Тоска по настоящему. Каждый справляется с ней, как умеет.

Не слишком ли вычурно? А может, все они "кукушки"? Пытается начальство ко мне то одного типа, то другого подсадить? Ну давай-давай, я-то уж ничего никому не скажу.

Концентрация зла здесь запредельная. Я чувствую, как злоба из соседних камер сочится сквозь стены и душит, и давит сердце изнутри и снаружи. Иногда я закрываю глаза, и мне видится, как от нашего астероида растекаются в стороны черные, пульсирующие разводы ненависти.

За несколько дней заметил — с Гришкой как-то полегче стало. Уж не программа ли какая его действует? А впрочем, так ли важно — "кукушка" он или настоящий? Если и андроид, его сознание списано с какого-нибудь реального человека. Почему бы не считать, что я общаюсь с этим человеком через матрицу андроида.

Интересно он умеет рассказывать. Про Бога своего, про молитвы. Вообще о жизни. Анекдотов много знает.

Научил я его в "башню" играть. Быстро схватил. Даже, пожалуй, слишком быстро.

Гришка, оказывается, по специальности "диверсант". За игрой проболтался.

Усмехаюсь:

— Что скажешь как диверсант: можно свалить отсюда? Теоретически?

— Нет, — не колеблясь, уверенно.

И снова выиграл. Масть ему так и прет. Все же мудро мы решили без "азарта" резаться. Не то худо бы мне пришлось.

Сдаю.

— Значит, так и тухнуть нам в стальной конуре? Среди железяк, копошащихся, словно вши, в этом каменном трупе? Так и жрать переработанный мусор?

Глядя в карты, пожимает плечами:

— На воле люди и похуже живут.

Прищуриваюсь:

— Ни за что не поверю, что ты никогда не хотел сбежать.

Вскидывает взгляд. Глядит долго, с интересом.

— Однажды я мог. Не здесь, на пересылке.

Пауза.

— Ну и?

Отложил карты. С ногами на койку залез. Рассказывать приготовился:

— Когда уже готово все было... в общем, сон мне приснился... особенный. Будто сбежал я. И жизнь прожил в бегах. И неплохо прожил. Но вот подошла она к концу. И представляешь, Локи, вижу я свою жизнь всю-всю зараз, словно на одном листе. Вижу грех, за который сижу. И вижу, что для меня лучше было бы здесь за него отсидеть. А вот сбежал я — и сколько бы потом добра ни сделал, этой зияющей дыры греха не закрыть. Только отсидкой ее закрыть можно было.

— Мутотень какая-то.

— Ну, это я, значит, неправильно объясняю, — поворачивается к иллюминатору. — Но тогда очень живо мне это в душу запало.

— И ты остался?! тут уж и я бросаю карты. — Променять свободу на бредовый сон? Брешешь!

Снова он ко мне, глаза в глаза.

— А что свобода? Со Христом, — говорит, — я и в тюрьме свободен, а без Него и на воле тюрьма.

— Ну-ну! — усмехаюсь я, а про себя завидую. Все-таки что-то настоящее здесь чувствуется...

Страсть как завидую! И не сплю следующей ночью, и гляжу, проницая темноту, на черный силуэт этого чудика. А он тоже не спит. Повернулся ко мне спиной, бормочет что-то себе под нос. И крестится, крестится...

Эх, сюда бы хоть одного комарика! Хоть какая живность... Пусть бы гудел себе всю ночь... Пусть бы кусал... Эх!

— Локи! Локи! Локи!

Кис, Содом и Гришка водят хоровод вокруг меня. Они срывают с себя ошметки плоти, раскрывая извивающиеся стальные скелеты. Глаза-диоды пылают красным светом. Они зовут, выкрикивая мое имя. Если отзовусь — превращусь в андроида. Мои руки сжимают рот. Только бы ничего не сказать. Только бы... Челюсти против воли раскрываются.

Просыпаюсь в поту...

Сегодня у нас событие — к Гришке пришел священник. Оказывается, можно вызвать себе попа, иногда они облетают астероидные тюрьмы.

Интересный такой. Борода у него. Рыжая. Крест на груди. Одежда черная до пола, вроде халата. Долго они с Гришей шепчутся, я не подслушиваю, смотрю на звезды в иллюминаторе. Гриша тоже звезды любит. Говорит, мол, это — икона величия Божия.

Священник встает, Гришка кланяется и складывает ладони лодочкой. Сам так и светится. Конечно, ведь это настоящее. Эх, вот бы и мне... Постой-ка... А почему нет? Я вскакиваю:

Отец!

-Да?

И тут в голове стреляет: "Вот же "кукушка" — поп! Точно! Кому еще арестанты все выложат?" Застываю на полушаге.

— Я... ну... можно вас потом... как- нибудь вызвать?

Бородач пожимает плечами:

— Направьте запрос на имя начальника. Во время следующего облета вас посетят — я, или кто-то другой.

— Спасибо.

— Не за что.

Дверь отходит в сторону, выпуская священника в коридор. На душе коричневой накипью оседает досада. Откуда она взялась?

— Ну что ты лыбишься? Чего тебе твой поп наговорил?

— Он знает.

— Что знает?

— Что я не убивал.

У меня челюсть так и отпала. А этот сидит "по-турецки" и сияет как солнышко.

— Оговорили меня, Локи. Вот и сел я. А к нему на исповедь настоящий убийца приходил.

— И что теперь?

— Ничего. Так и буду сидеть.

— То есть как? А поп разве не донес?

— Да ты что? Тайна исповеди! Ему нельзя. Но меня и то греет, что хоть кто-то знает, что я не убивал. И матери он моей написал анонимно. Здорово-то как! Слава Те, Господи!

— Эй, а как же сон тот? Это что, просто так? Ни с того, ни с сего?

— Да нет, Локи. Есть мне за что сидеть. Другие грехи.

— Какие еще?

— Ну... — запнулся. Глаза опустил, улыбка слезла. — Как-то залетела от меня... подруга одна. А я ей — твои проблемы, пошла вон. Испугался, в общем. Думал: что жизнь осложнять? Может, это и не мой ребенок. А она вот... с моста и — все. Нашли через несколько дней... — опять в стену смотрит, — Мне во сне том... она-то и показывала лист... с моей жизнью.

Тишина. Звездные россыпи за иллюминатором. Гришка на прогулке. Неспокойно. Что-то зреет внутри, как нарыв. Вот-вот прорвется той тайной, что не дает мне покоя уже два года.

И вдруг — словно вспышка в мозгу. Разве Киса не стали чаше бить током, едва он мне свою методу рассказал? Разве не повысят срок Содому за то, что я спровоцировал его нападение? Разве не разговорил я только что Гришку на новую статью?

Я чувствую, как пальцы немеют. В висках стучит молот.

Не может быть! Нет!

Но разве не станет "кукушка" достовернее, если будет считать себя настоящим человеком?

Голова кругом. А может, все-таки совпадение? Может, вообще никаких "кукушек" нет, а Кис все выдумал?

Зубы впиваются в указательный палец. Боль! Сильнее! Красные вмятины на месте укуса. Нет, не может быть так просто. Они должны были это предусмотреть. Все физически ощущения. Как же быть?

Постой-ка! Что там Гришка про молитву бормотал? Если как следует, то почуешь отклик. Только живой человек почувствует Бога. Железяка-то — нет.

Я сползаю с койки на пол. Меня трясет. Падаю на колени. Взгляд мечется по стене. Вот он — крестик! По лбу стекает холодная капля. Уж я буду как следует! Если я настоящий... Как же начать? Как это делается?...