Знание- сила, 2006 № 10 (952)

Нашли всех, допросили. "Бабы" страшные, слепые. Дьяки государевы искали свое: "Не пытались ли портить государево здоровье?" Хлопоты пустые, не было заговора. Предшественницы современных "мастериц деревенской магии и духовных практик" стонали и отвечали: привораживают- де мужей на соль и на мыло, болезни лечат, наговаривая на водку и чеснок, иногда грыжу исправляют. Одна призналась: есть дополнительный промысел. "Какой?" Но дьяки, верно, сплюнули с досады, услышав ответ: "Торговым людям наговариваю на мед, чтобы тем медом умываться наговоренным". "Как пчелы к меду слетаются, так к тем торговым людям покупатели сбегаются..." Следователи допросили мастериц, работавших во дворце. Одна ходила к бабкам, потому что дочь больна, а зять скверный... Соль и наговоренное мыло взяла, велела дочери мылом умываться, а соль тайком подсыпала в еду зятя, чтобы он несчастную дочь полюбил. Дело о "порче" завершилось нескоро. Умерли на допросах с пыткой "бабки" — Настасьица и слепая Ульянка. Через год пришел государев указ. "Ворожей" и Дарью-мастерицу с мужем сослали в Вятку и в Сибирь.

Со времен древних, языческих, женщины хранили и передавали навыки магии. Поэтому на женщин смотрели с подозрением: кто знает, какие силы они умеют призывать! Перед любовными объятиями снимали нательные кресты, при семейных трудностях обращались к умелым "бабкам". В XVII веке мужья боялись "женской ворожьбы", о чем свидетельствует рукописное сочинение того времени "Беседы отца с сыном о женской злобе": "С детства у проклятых баб колдовству учатся, гадают, как замуж выйти и мужа приворожить на первом ложе". Наступает страшная жизнь: "Будут такие над едой шептать, в подушки что-то зашивать или в порты, травами и кореньями мужа иссушат, разума лишат". Супруг, который ищет колдовские предметы, потроша подушки и разглядывая свои штаны, достоин сочувствия. Ученые нашли свыше 100 списков этого сочинения, которое подводило к мысли, что женщина — существо суетное, отягощающее жизнь, и опасное. Автор объяснял, что греховность женщин невообразима; на робкое замечание юноши: жена, мол, необходима для продолжения рода, был ответ решительный: надо в книги священные вчитываться. Во времена библейские "не Ева родила, а Адам произвел. Не Сарра, а праотец Авраам".

В документах XVII века находим примеры мужской любовной магии. В 1642 году сидевший в московской тюрьме некий Данилка решил дать показания особой важности. Сидевший с ним Афонька сказал, что он цепь из серебра для царицы сделал, взял ее боярин Стрешнев, где цепь теперь — ему не ведомо... Начались допросы. Афонька был стрельцом, но по болезни "черной" от службы отставлен, бродяжничал, пойман с запрещенным табаком и попал в тюрьму. Отвечал глумливо: "Цепь не делал, не умеет, молвил все спьяна. Он, мол, во хмелю всегда с ума сбродит..." Все бы обошлось, но Данилка еще припомнил, как Афонька какое-то "непригожее слово о царице говорил". Афонька отвечал: "Молвил спьяна..." Но государь Михаил Федорович велел розыск продолжить: по какому "умышлению про царицу говорил и не знает ли он какого заговора?" И Афоньку понесло под пыткой. Рассказал, как научился "женок приворачивать". Возьмет лягушек, самца и самочку, кладет в муравейник и приговаривает: "Сколь тошно тем лягушкам в муравейнике, столь тошно будет той женке по Афоньке". М называет имя женки. На третий день приходит к муравейнику, а там от лягушек остаются только косточки, "крючки да вилки". Афонька тем "крючком" "женку зацеплял", незаметно косточку на платье вешал. И женка идет за ним. А надоест Афоньке, берет другую косточку, "вилку", чтобы "женку отпихнуть". Успокоиться бы следствию, "привороты" с косточками ляушки — дело любовное, кто хочет, тот верит. Но Афоньку пытали страшно, и он сказал, что научили его царицу "портить": "Я-де так приворожу, что сама над собой такое сделает, я на утренней зоре с той стороны, с которой ветер дует, призову бесов, чтобы сослужили мне". Добавил, когда жгли огнем, что наслал бесов на некоего московского пушкаря Сусальника. Так появилось тяжкое обвинение в "злом колдовстве по ветру".

Спрашивали Афоньку: каких женок "приворачивал"? Отвечал: "приворотил" женку Наташку, потом к мужу вернулась в Ярославль. Была еще "женка" из московских торговых рядов. Была Аниска, но с ней не сладилось, грозила самого Афоньку "испортить, сделать чернее земли". Видно, что бывший стрелец — заурядный бабник, знает только любовную магию, и то понаслышке; под тяжкой пыткой оговаривает себя и всех ему известных. Но царские следователи верили в "привороты и порчу" столь же истово, как "гулящий Афонька". Не удивлялись, когда говорил нелепое. Все же проверили силу любовной магии Афоньки, узнали, что Аниська — жена однополчанина Афоньки, с ним дело не имела. Сказали опрошенные женщины Стрелецкой слободы: "Жена она добрая и ведовства не знает". Все ответы Афоньки — откровения человека пьющего и гулящего. Признавался он в минуту откровения своим мучителям, что "ведовства не знает и царицу его никто не учил портить". Но царь следил за ходом дела, и палачи терзали бывшего стрельца. Потом Боярская дума приговорила его как колдуна, который "бесов на людей по ветру пускал", к сожжению в срубе, предварительно четвертовав. Царь проявил милость и сослал Афоньку в острог, в Сибирь.

Подозрения в "порче" возникали в те годы нелепые, выдумки психопатов. Есть следственное дело москвича Федьки Шиловцова: "испил" однажды квасу у "иноземца", поляка, живущего в столице, вдруг у него в "брюхе почало шуметь, и он решил, что был испорчен: стал читать громко Псалтырь, а перед ним нечто зашумело, ангел или бес — не знает".

Документы показывают, что "привороты бабок", как колдовство Афоньки, — затеи пустые. Признавалась одна из женщин, привлеченная по делу Дарьи-мастерицы, что взяла "наговоренное мыло, соль и белила для лица". Умывалась, соль мужу давала в еде, потом густо "убедилась" чудодейственными белилами, вышла к мужу, улыбаясь. Муж как заметил ее, сильно прибил. Тогда "разметала" все, выбросила. Но "бабки" не сидели без дела.

В XVII веке во всех слоях общества семейные узы соединяли людей почти не знакомых. "Принуждать силой нельзя, но заставить можно", — так определяли родители будущую семейную жизнь своих подопечных. И приходилось потом для укрепления семейных уз "наговаривать" мыло и белила для лица.

Как семейные неурядицы отравляли жизнь, отмечено в документах того времени. В 1670 году обратился к царю "сын боярский" Никифор Скорятин с жалобой на "поругательницу, на жену свою Пелагею". "Кусала жена тело на плечах зубом, и шипками щипала, и бороду драла". О чем Никифор когда-то жаловался: "Следы поругательства и зубного ядения на теле моем досматривали, но жене никакого указа не было учинено". В повторной жалобе Скорятин стонал: "Она, жена моя Пелагея, хотела меня топором срубить, и я от ея топорового сечения руками укрывался, но посекла у меня правую руку по запястью, и я от того ее сечения с дворишка своего чуть жив ушел, стал увечен". Жена не раскаивалась, и Никифор умолял: "Государь, вели моей жене свой царский указ учинить, чтобы мне от нее, жены, впредь напрасной смертью не умереть!" Принято было решение: отправить дело патриарху и решить по правилам св. Апостолов... Но где говорили апостолы о "топоровом сечении" супруга? И трудно поверить, что "покусанный и посеченный" Никифор отличался в семейной жизни терпением и рассудительностью.