Знание-сила, 2006 № 01 (943)

О нем вспоминает другой постоянный наш автор и друг редакции.

Хрустальный дворец как таковой никогда не существовал. Но великая наука, которая не могла быть создана только великими ассигнованиями, в нашей стране была. Она существовала благодаря великим ученым, и сама порождала их. Они решали задачи, поставленные Партией и Правительством, но при этом добывали научное знание о мире, бесценные крупицы объективной истины.

Среди всех этих замечательных ученых были и те, которым мы обязаны не только исключительно ценными научными результатами, но и самой наукой — той республикой духа, в которой мы находили свободу и демократию, преданность научной истине и равенство всех перед ней, доброжелательный патернализм в рамках научных школ, помогавший молодым ученым встать на ноги, сформироваться, а в дальнейшем, возможно, идти уже своим путем. Науку, как хрустальный дворец, построенный на самых возвышенных ее идеалах, создавали совсем немногие; теперь их не осталось почти совсем. Одним из последних ушел от нас Сергей Павлович Курдюмов (1928-2004).

Сергей Павлович был самым ярким романтиком науки среди всех, кого мне приходилось встречать за три десятилетия научной работы. Придя в Институт прикладной математики АН СССР фактически вместе с его основателем М.В. Келдышем (1911-1978), он со временем стал лидером такого мощного и перспективного направления, как синергетика, автором подлинных открытий в этой области. Он и возглавил институт в самое трудное для него время, когда нечем было платить за воду и электричество, когда Академия вроде бы дала на это деньги, но потом забрала их обратно, после чего у С.П. случился сердечный приступ.

Наука для С.П. была совершенно свободна от полосатых шлагбаумов, разделяющих различные предметные области. Именно это создавало ему свободу нестесненного и плодотворного междисциплинарного общения, формы которого были предельно разнообразны: семинары на "своей" или "чужой" территории, самые необычные междисциплинарные проекты, а прежде всего — готовность слушать любых собратьев по науке и говорить перед представителями любых дисциплин — философами или востоковедами, психологами или экономистами. Ученые, работающие в самых различных областях знания, считают себя его последователями и учениками.

Отечественная модель организации науки, со всеми ее достоинствами и недостатками, так же коренится в отечественной истории и культуре, как существовавшая на протяжении многих десятилетий модель экономики. С той только разницей, что она оказалась несравненно успешней, чем плановое хозяйство. Во Франции формирование научных школ фактически запрещено на законодательном уровне — по Закону о мобильности научных кадров, в случае освобождения вакансии Директора лаборатории, никто из сотрудников данной лаборатории не может на нее претендовать, новое начальство всегда прибудет со стороны. Что ж, это вполне естественный подход для людей цивилизованных и посредственных. Разве в нашей науке в самые лучшие ее времена не процветал махровый фаворитизм?

Практически все наши зарубежные коллеги с удивлением и завистью воспринимают нашу свободу междисциплинарных контактов, рассматривая ее как проявление непонятной русской души, вроде широких застолий и разгильдяйства. А ведь сами мы так привыкли к этой свободе, что давно перестали ее замечать, тем более ценить, как никогда не ценили цивилизованные люди свободу открыто выражать свои взгляды или выезжать заграницу. Научные школы тоже воспринимались нами как нечто совершенно естественное (научная безотцовщина возможна, но прискорбна), а ведь они были нашим бесценным достоянием и отношения между учителями и учениками зачастую служили важнейшими конструкциями хрустального дворца.

Увы, все лучшее, что было и, может быть, еще остается в отечественной науке, коренится в структурах и идеологии традиционного общества, выковавшей русскую интеллигенцию с ее представлением об общественном долге, который должен стоять превыше заботы о личном, нестяжательством, высокой духовностью и нетерпимостью к чуждым мнениям, воинствующим неприятием власти и стремлением к рациональному переустройству мира, доходящим до маниловщины идеализмом, отсутствием осознания ценности собственной личности при готовности героически отстаивать права других.

Великие идеи Просвещения на российской почве породили интеллигенцию как слой, одинаково враждебный власти и народу, срывавший демократические реформы просвещенного абсолютизма, ввергший страну в кошмар диктатуры пролетариата, частично уничтоженный этой диктатурой, частично ею преображенный.

С.П. Курдюмов по происхождению, воспитанию и образу жизни был типичнейшим русским интеллигентом. Одевался тщательно и старомодно, не уделяя ни малейшего внимания своему гардеробу. Снимал шляпу, целуя руку даме, и при этом был лишен малейшей склонности к донжуанству. Щедро раздавал книги из своей библиотеки. Всегда готов был материально помочь любому аспиранту или молодому ученому и считал это своим долгом. А уникален он, пожалуй, тем, что в нем не только расцвели все лучшие черты нашей интеллигенции, но даже далеко не самые симпатичные ее качества благодаря исключительным свойствам его личности каким-то непостижимым образом преобразовались в нечто позитивное, приятное и полезное для окружающих, ценное для науки.

Идеализм проявлялся как исключительное прекраснодушие, желание видеть в людях только хорошее и иногда даже вызывавшее улыбку стремление всем помочь.

На первых думских выборах (1993) С.П. голосовал за партию "Женщины России" с совершенно невнятной политической платформой, потому что женщин обязательно надо поддержать. Фанатичное неприятие власти чудесным образом превратилось в отвращение ко всякой казенщине, чинопочитанию, административному произволу и бюрократическому давлению на науку. С.П. мыслил и действовал как типичный интеллигент-народник, защищая и научную молодежь, и вполне зрелых ученых от произвола чиновников от науки и просто чиновников.

Если в мрачные времена тоталитаризма защищать приходилось отдельных людей, то сейчас — целые институты и даже саму Академию наук. Постепенно мы становимся иностранцами в своей стране. Мы помним, как лет пятнадцать назад молодые ученые, приезжавшие из стран Запада, были скорее потрясены, чем восхищены возможностью непринужденно общаться с Директором Института прикладной математики им. М.В. Келдыша, в том числе и у него дома и даже получить в подарок коробку конфет. Они рассчитывали увидеть его издали, а если повезет — послушать его выступление откуда- нибудь из задних рядов. Возможность отнимать время у ученого такого уровня своими незрелыми идеями практически для всех желающих была, безусловно, невероятным расточительством. Но именно благодаря этому выросли мы и сформировались наши взгляды. Сейчас время другое и владелец коммерческой структуры, в которой работает всего несколько человек, в заключение лекции предлагает задать вопросы, предупреждая при этом, что после лекции он на вопросы отвечать не будет. Время — деньги.