Знание-сила, 2005 № 12 (942)

Ему узко было в рамках возможного, он постоянно испытывал прочность этих границ, и границы эти неизменно подавались и расширялись, словно они тоже находились под влиянием его серо-голубых глаз. Наступит момент, когда он твердо поверит в то, что для него не существует ничего невозможного. Но в 1805 году этот момент еще не наступил. Пока он каждую свою победу, каждое свое чудо готовил самым тщательным и скрупулезным образом: столько-то пар башмаков заказать ремесленникам и мануфактурам, столько-то коней реквизировать у побежденной страны, столько-то новых призывников-конскриптов собрать из департаментов, столько-то рационов хлеба напечь в походных пекарнях, столько-то пройти до победы километров по извилистым дорогам... Но когда он окончательно поверит в то, что для него нет ничего невозможного, он начнет раз от разу все более высокомерно пренебрегать фактами и обстоятельствами. Куда-то начнет теряться его тщательность, его изощренность в действиях; сражения и кампании станут приобретать все более тяжеловесный и безыскусный вид, все чаще случаются ошибки и просчеты, они, конечно, случались и раньше, но раньше он умел преодолевать их или, в крайнем случае, не замечать. Впрочем, может, это просто от усталости? Он же сам говорил, что воевать стоит только пока тебе не исполнилось тридцать пять. Сегодня, в день Аустерлица, ему 36, но он еще полон сил, и стоит ли думать о годах, ведь еще не весь мир завоеван? В маленькой Европе так тесно, где набрать столько тронов и уютных герцогств для многочисленного клана Бонапартов? Традиционные европейские троны шатаются, скоро моя династия будет самой старой в Европе, шутит он. И европейские монархи чувствуют, что к этому мрачноватому юмору им следует относиться со всей серьезностью. Слава Богу, сегодня, в день Аустерлица, он уже год как император, ничуть не ниже, чем его сегодняшние противники, брат Франц и брат Александр, ведь все монархи — братья по таинству власти и божьему промыслу. Семейственность, вообще говоря, хорошая гарантия укрепления власти — об этом каждый корсиканец знает. Правда, семейственность не смогла спасти Людовика и Марию-Антуанетту от прискорбного случая, но в том была повинна толпа, которая со времен вандемьеров и брюмеров надежно взнуздана и изливает свой темперамент исключительно в позитивном ключе — в строю, под звуки флейт и литавр. Кстати, кого сегодня он разбил? Одного своего будущего тестя и другого, который по своему упрямству, так выдающего в нем кровь дикого народа, откажется от столь почетного родства. Таких отбрасывают подальше в Азию, подальше от общеевропейского дома. Не умеют пенить. Потом окажется, что и в Европе не все умеют ценить высшие дары "свободы" и "разума", которые несут им на своих штыках вечно голодные и разутые, но вечно галантные, неунывающие и обходительные шерз ами. Только непросвещенные или малопросвешенные народы могут быть оскорблены в своих патриотических или религиозных чувствах такими дарами, да прольется над всеми свет просвещения...

Ничтожные адмиралы, эти жалкие лодочники, не обеспечили самую малость, которую от них ждали, — переплыть эту лужу Ла-Манш. Лужайки меж речкой Твид и речкой Слей к так и не узнают манер французского мародера. Тем хуже для страны лавочников — она будет разгромлена в Индии, шейте запасные башмаки, солдаты, скоро пойдем туда, но дату уточним позже.

Что всегда отличало его манеру сражаться, так это то, что его солдаты ходили всегда много и быстро. Еще бы, если не ходить много и быстро, есть опасность не успеть завоевать мир! Уже в эту, Аустерлиикую, кампанию его солдаты с удивлением отмечали: наш Император воюет по-новому, не пушками и ружьями, а нашими ногами. И правда, Ульмская катастрофа "несчастного генерала Мака" была достигнута по большей части маневрированием, без генерального сражения перестала существовать армия без малого в сто тысяч людей! Это выглядело по-французски элегантно. Недаром через несколько лет венский свет и полусвет собирался на близлежащих к австрийской столице холмах, дабы не пропустить очередное зрелище, которое демонстрировал им гениальный военный художник — свои сражения под Асперном — Эсслингом и Ваграмом. Венские холмы в пору было абонировать, как театральные ложи: талант Наполеона был ничуть не меньше талантов, к которым австрийцы были привычны и имели вкус — Моцарта, Бетховена, Паганини... В нужных местах венцы аплодировали, девушки-цветочницы предлагали букетики публике, а торговцы развозили прохладительные напитки.

"Я свел все военное искусство к стратегическим маневрам, что дало мне преимущество перед моими противниками". Его маневры иногда производили более сильное впечатление, чем его генеральные сражения. И перенимать старались. Но кому удалось бы сравняться с Шекспиром, перенимая его манеру писать?

"Почти никогда не давал я подробных наставлений моим генералам, я просто приказывал им победить". Наполеон доверял своим маршалам. "Мне не нужно говорить, что вам следует сделать". — с такими словами Наполеон посылает Сульта в атаку на Праценские высоты.

Тактикой Наполеон занимался мало. Понимая национальный дух французов, он никогда не пытался навязать своим солдатам дисциплину, порядок и единообразие в немецком духе. Пусть воюют так, как привыкли, пусть реализуют свой порыв к победе так, как считают для себя наиболее подходящим. Наполеон никогда не сковывал творчества своих подчиненных, подчищая их огрехи только в самых очевидных случаях. Воевали французы при нем по только слегка подправленным в республиканские годы уставам еще приснопамятной королевской армии.

Фирменным изобретением Наполеона, которое он опробовал в Аустерлицком сражении, были вольтижеры. Всегда во всех армиях существовали отборные отряды. Это были гвардии, охраняющие жизнь своих монархов, а также гренадеры в пехоте и кирасиры в кавалерии, куда брали самых лучших, самых умелых, самых сильных и самых рослых солдат. Наполеон первым обратил внимание, что отличные солдаты встречаются и среди малорослых, и стал формировать в каждом батальоне вторую отборную роту, помимо гренадерской, роту юрких, смышленых невысоких стрелков- вольтижеров.

Что касается вооружения, то оно в армии Наполеона скорее деградировало, чем развивалось. Войны шли непрерывно, вооружения требовалось все больше, его не хватало. Упрощались существующие образцы, лишь бы их можно было делать быстрее и проще. Многие были вооружены захваченными у противников ружьями и пушками.

Самым же большим достижением в преобразованиях в армии Наполеона была созданная им машина штабной службы. Учитывать, высчитывать приходилось все: маршруты войск, количество произведенной амуниции, потребности в припасах, места их хранения и сроки доставки, карты театров боевых действий, разведка... Для этих целей Наполеоном была создана военная бюрократия в самом лучшем смысле этого слова. Образованная, скрупулезная, точная и исполнительная. Но самым главным в штабной службе была работа с кадрами. Посдужные списки, карточки, каждый солдат, его судьба внимательно анализировались, кадры постоянно находились в движении, достойные поощрялись и продвигались на командные посты, молодые солдаты перемешивались с опытными, лучшие в военном и моральном отношении направлялись в гвардию — любимое детище Наполеона. Высокий уровень штабной работы с тех пор вошел в традицию французской армии и доныне является ее отличительной чертой.