Знание-сила, 2005 № 07 (937)

Орден Адмирала Нахимова

Памятник П. С. Нахимову в Севастополе

К этому моменту было уже очевидно, что город отстоять не удастся. Силы защитников Севастополя таяли. 28 июня 1855 года адмирал Нахимов во время очередного объезда передовых укреплений был смертельно ранен на Малаховой кургане и через два дня скончался. Можно предположить, что это было замаскированное самоубийство человека, сознательно желавшего достойно завершить свою жизнь и судьбу.

Вот что писал об этом академик Евгений Викторович Тарле; "Это был очень большой человек, очень сложный и очень трагический. Трагизм положения его заключался в следующем. Он с первых дней осады, с первой бомбардировки Севастополя понял, что город спасти нельзя. Из того, что он понимал, что Севастополь погибнет, он сделал для себя два вывода: во-первых, он не уйдет отсюда, он, П.С. Нахимов, погибнет вместе с Севастополем или до гибели города, или в момент его падения. Это было у него твердо решено. И, во-вторых, нельзя этого показывать. Ведь он был душой, царем и богом Севастополя".

Можно сказать, что он был душой не только Севастополя, но и всего русского флота. Память о нем живет и поныне.

Ольга Балла

Игнатенко АЛ Зеркало Ислама.

— М: Русский институт, 2004.

Александр Игнатенко, известный отечественный востоковед, предпринял дерзкую попытку вывести чуть ли не всю исламскую культуру из одного- единственного факта: из безусловного и изначального запрета на изображение живых существ.

Именно из-за этого запрета, пишет он, кулыура ислама так одержима образом, что превратила в пути к образу даже философскую и богословскую мысль. Даже мистический опыт, в котором, по идее, вообще не может быть ничего образного: ведь в нем постигается Тот, Кого никакими образами не выразить. Это стало возможным благодаря метафоре Зеркала — образующему принципу исламского видения мира.

Книга — прежде всего о классической поре исламской арабоязычной интеллектуальной культуры: с IX по XIII век. За этот исторически очень недолгий срок было возведено захватывающее в своей стройности и цельг ности здание исламского умозрения. Цельность ему сообщило именно представление о Зеркале, пронизывающее и связующее все уровни мысли.

Вот как это выглядит у суфиев. Само мироздание, оно же — Совершенный Человек или Вселенский Адам — отражает Творца, как гигантское зеркало. Пророки от Адама до Мухаммада, а потом — суфийские святые и наставники и их последователи передают друг другу, из Зеркала в Зеркало, неизменный и изначальный образ Совершенного Человека. Только благодаря этой зеркальности держится мир и становится возможным увидеть Того, Чьи изображения немыслимы.

(Интересно, что во всей этой исламской Зеркальности нигде не присутствует такой неотъемлемый от Зеркала смысл, как "наоборотность", перевернутость изображений. Разве только во взаимообратности строго зеркальных по отношению друг к другу Рая и Ада. Нет там и смыслов обмана, иллюзорности, неподлинности.)

А потом все кончилось. Миновав свой зенит, исламская мысль необратимо вырождается. Цветущая сложность интеллектуальных построений сменяется стертыми метафорами типа "сердце — Зеркало, в котором отражается Бог". Причина этого видится автору настолько "фантастичной", что он, по его собственным словам, "сам себе не верит": это — "культурный шок" от столкновения с европейским культурным миром.

Запад стал еще одним — роковым — "зеркалом" ислама. Заглядевшись в него, исламский мир безнадежно утратил былую жизненную силу. Тут "зеркало" под авторским пером приобретает свойства чрезвычайно подробной, прямо-таки буквальной метафоры. Исламская и западная культуры, по его мысли, не просто разнонаправлены: они зеркально противоположны друг другу. В точности как их письменности — справа налево и слева направо.

В XIV столетии эта "зеркальность" впервые четко обозначилась и с тех пор только усиливалась. Тогда западная культура заявила себя как "индустриальная", "рационалистичная", ориентированная на все новые открытия чего бы то ни было — от технических устройств до континентов. Она рвалась в будущее. А культура исламская, аграрно-ремесленно-торговая, ориентируясь на цивилизационные образцы VII века, эпохи раннего ислама — все более оставалась в своем средневековом прошлом. С тех пор и началась, считает Игнатенко, "цивилизационная зависимость" исламской культуры от Запада, а с нею и угасание великой мусульманской мысли.

Мысль о разнонаправленности исторических траекторий исламского и западного мира сама по себе не слишком нова. Примечательнее то, в чем автор усматривает причины этого вполне стереотипно описанного различия двух культур. Он видит их в противоположных отношениях этих культур к Слову и Образу.

Если исламская культура движется от Образа к Тексту, западная, наоборот — от Текста к Образу. Противоположность двух культур очень красноречиво, считает автор, описывается фигурами их "архетипических сумасшедших": людей, взваливших на себя "бремя культурного максимума", воплощающих доведенные до предела культурные тенденции. В исламской культуре это — Мажднун. обезумевший от любви к образу прекрасной Лейлы. В западной — Дон Кихот, свихнувшийся от чтения и рванувший подминать под вычитанные из текстов прожекты ни в чем не повинную реальность.

Но стоит всмотреться, и окажется, что две эти культуры в описании автора вовсе не так симметричны, как заявлено в метафоре их взаимной "зеркальности". Хотя бы потому, что названия этих культур образуются у него по разным принципам: одной — по религиозному (исламская), но другой — почему-то по географическому. "Западная", но не "христианская". "Христианской" Игнатенко называет западную культуру всего один раз. Поэтому описание основных сил, образующих эти культуры, получается очень разным.

В то время как в исламской культуре все определяет, ясное дело, ислам и характерное для него отношение к Богу (а совсем не Зеркало и не запрет на образы: они — лишь следствие!), в "западной" культуре таким определяющим началом оказывается текст.

На нем "Запад" и зациклился. То есть дело не в Христе, не в христианстве, а просто как-то сложилась такая культура, в которой люди почему-то очень читать любили.