Знание-сила, 2004 № 07 (925)

Продолжатся идущие ныне исследования Сатурна, но без новых запусков, и всего один исследовательский орбитальный корабль намечается послать на Юпитер (НАСА, в 2008 году).

История серии из четырех больших космических обсерваторий, запущенных НАСА, началась еще в 1946 году, когда американский астроном Лайман Спитцер впервые предложил вывести телескоп на космическую орбиту, чтобы устранить оптические искажения, неизбежно вызываемые земной атмосферой. В те времена не было еще даже космических спутников, и идея Спитцерс казалась совершенно фантастической. Неудивительно, что она была отложена в дальний ящик, одна ко в 1977 году настойчивому астроному удалось добиться финансирования своего проекта, а еще через 13 лет первый космический телескоп действительно вышел на орбиту, хотя назвали его не именем мало кому известного Спитцера, а именем великого американского астронома Хаббла (того, кто первым доказал, что "туманности" представляют собой гигантские галактики, а также открыл, что эти галактики удаляются друг от друга, вызывая расширение Вселенной). Правда, поначалу оказалось, что зеркало телескопа отшлифовано ошибочно и телескоп непригоден для работы, но агентство быстро (и весьма эффектно, "на публику") запустило специальный космический челнок, экипаж которого прямо в космосе исправил зерколо, и с тех пор телескоп Хаббла то и дело приносит науке очередные открытия, а широкой публике — очередные эффектные космические фотографии, которые и сделали его знаменитым.

Оно и понятно: чем дальше планета, тем сложнее и труднее ее исследование. Видимо, поэтому останутся ждать лучших времен Уран и Нептун, но не самый далекий Плутон, если найдется человек, который сумеет отвлечь воображение американских конгрессменов от марсианских "зеленых человечков" и увлечь их тайнами этой загадочной планеты. К сожалению, даже если это произойдет, миссия к Плутону не будет подкреплена новой, более надежной космической технологией или принципиально новыми двигателями вроде ионных и атомных: их много обещавшая разработка тоже затормозилась сейчас из- за недостатка средств. Прежние технические средства, как уже очевидно, будут использованы и в запланированных полетах к Меркурию.

Ольга Балла

Питер Брейгель. "Страна изобилия", 1567 г.

Говорят, наши современники зверски скучают. "Скука" — одна из самых клишированных примет новейшего времени (уже века два, и чем дальше, тем, похоже, больше), одна из навязчивых его тем.

Молодые, считается, скучают особенно, причем так думают и сами молодые. Им, бедным, оказывается, деть себя некуда: у них дефицит если и не позитивных жизненных программ (в общем-то всякая культура своим обитателям предлагает известный набор позитивных программ практически всегда), сколько восприимчивости, доверчивости к этим программам, готовности их принять в качестве собственных. Ну, тошнит этих молодых от того, что взрослые им предлагают и навязывают. Лучше по улицам шататься и пиво пить, хотя тоже, конечно, скучища. Скучать в своем роде принято: это и поза, и позиция, со времен денди позапрошлого века маркирующая неприятие жизненных обстоятельств. Люди скучают отдел и от безделья, от нового и от старого, от скудости возможностей и от их чрезмерного разнообразия.

Прежде всего от скуки пытаются куда-нибудь деться. Всеми мыслимыми силами устроить так, чтобы этой окаянной скучищи не было. В этом смысле культура наших дней весьма изобретательна, рецептов множество. Физические нагрузки на организм — в целях улучшения душевного состояния. Танцы. Собирание чего бы то ни Витторе Нарпаччо. "Венецианки", начало XVI вена было. Карьера и зарабатывание денег (те самые "позитивные программы"). Поиски жизненных альтернатив на всех мыслимых уровнях: путешествия (на это работает гигантская индустрия туризма: скучно в своем — вот вам инъекции чужого, небольшие, нетравматичные, в удобоусвояемых дозах), смена работ (например, "раз в пять лет", как почему-то предписывает одно из ходячих представлений на сей счет), круга общения, жилья, сексуальных партнеров или сексуальных же ориентаций. Алкоголь. Наркотики. (Добавить к набору доступных состояний еще какие-то!) Телевидение с Интернетом. Обильный, разнообразный, давно уже самоценный игровой культурный пласт. Экстремальный спорт. Насилие как с идеологическими оправданиями (типа "бей черных"), так и без оных: тоже, говорят, от скуки (старая, как мир, сладость нарушения запретов). Словом, растяжение, разрывание станиц данного. Люди тем упорнее стремятся выйти за пределы, очерченные их обстоятельствами, чем безнадежнее, по собственному чувству, в них упираются.

С другой стороны, скуку принято изо всех сил отрицать. Это одно из незыблемых правил хорошего тона в отношениях не столько даже с другими, сколько в первую очередь с самим собой. Да как же скучать-то, в самом деле, когда столько интересного на свете, когда жить так трудно, когда надо деньги зарабатывать... "Мне" вот никогда не бывает скучно! (Читай: потому что у "меня" внутренняя жизнь интенсивна, а внешняя — осмысленна...)

Тут вообще следует насторожиться. Скука, несомненно, — область повышенного культурного беспокойства и повышенной культурной защиты. В том, что касается подобных болевых точек, доверять культуре не следует, но прислушаться к ней просто необходимо.

Эпоха индивидуализма, "професса" и потребительской культуры сыграла с человеком злую шутку. Снабдив его жгучей потребностью в индивидуальном смысле и постоянном динамичном наполнении жизни, она одновременно лишила его внутренних стимулов к смыслу, отучила его (если он вообще-то когда-то умел!) вырабатывать смысл для себя самостоятельно: надо, чтобы его обеспечили извне. Отсюда — грандиозная индустрия развлечений, иные эпохи в таких масштабах не могли себе ее и вообразить. И чем она грандиознее, тем во все больших масштабах она порождает зависимость от нее — то есть все ту же скуку. Скука тем мощнее, тем вездесущнее, чем разнообразнее и хитроумнее средства бегства от нее, ибо все эти средства — не что иное, как многочисленные облики ее самой. Они — тупики.

Скука тем мощнее, тем вездесущнее, чем разнообразнее и хитроумнее средства бегства от нее, ибо все эти средства — не что иное, как многочисленные облики ее самой.