Знание - сила, 2004 № 05 (923)

17 августа 1935-го, на приеме в честь делегатов 15-го Международного конгресса физиологов, Иван Петрович Павлов во всеуслышание объявляет себя «гражданином великой социалистической Родины». И провозглашает тост: «За великих социальных экспериментаторов!»

Слово «экспериментатор» так же мало означало в его устах лесть, как 18 лет назад — осуждение. Для Павлова, всю жизнь посвятившего экспериментам, оно могло означать лишь одно: признание равенства. Он и теперь говорил с властью, как равный: как власть имеющий.

Да что же другое он мог сказать?! Он, всегда мечтавший о Родине, с которой считается весь мир, он, почти переживший ее гибель... Две ценности были у него — наверное, всегда, сколько он себя помнил, — без которых он не мыслил себя, которых он не мыслил друг без друга: наука и Родина. Наука и была служением Родине.

И.П. Павлов и Л.А. Орбели 80 время 15-го Международного конгресса физиологов в Ленинграде, 1935

Самым лучшим, самым полным из служений.

На него смотрели полторы тысячи делегатов со всего света. В их глазах он был «первым физиологом мира». До Павлова так не называли никого. То, что конгресс такого масштаба проходил именно в России, было прямо связано с авторитетом Павлова.

Все расхождения с властью, все его яростные с нею споры отступали в такой ситуации на второй план — это было внутреннее, домашнее дело. Сейчас было важно одно: подтвердить авторитет его страны. Помочь ей.

Как же он мог не сказать: «...Я страстно желаю жить, чтобы увидеть победное завершение этого исторического эксперимента».

Через 2 дня, 19 августа, в Рязани Иван Павлов служил панихиду на могиле отца.

Был яблочный Спас. Рязань была полна яблок... Его водили по городу, как именитого гостя, все показывали, как чужому, подарили корзину рязанских яблок. Возвращались детские воспоминания, таинственная полнота жизни, в которой все связано: яблоки, колокольный звон, солнечный свет, непонятная радость...

«... Я сам неверующий, вследствие некоторых неблагоприятных условий моего развития, и в этом не только не вижу никакого моего преимущества перед верующими, но даже жалею об этом. Думаю, что при религиозности моя жизнь была бы и легче, и чище...»

Самого Ивана Петровича хоронили через пол года — в феврале 1936-го. Сталин в своем выступлении назвал его «одним из величайших умов русской нации». «Он весь целиком наш, — писал в некрологе Бухарин, — мы его никому не отдадим!» А Серафима Васильевна плакала: «Господи! Прости его! Он был хотя и безбожник, но хороший человек!»...

...Собственная смерть стала последним экспериментом Ивана Павлова. Пока оставался в сознании, он фиксировал все этапы своего умирания. Говорят, будто последние слова его были: «С помощью науки я познал все. Дальше только Бог».

Сергей Смирнов

В лето Господне 887-е доблестные парижане спасли себя и Францию. Полтора года небольшой город выдерживал осаду от свирепых норманнов — и устоял, не пропустив вражьи драккары вверх по Сене. Увы: никто во Франции не верил в возможность такого чуда, и потому никто не помог парижанам извне! Отчаянное мужество граждан подо|ревалось страшной памятью сорокалетней давности: тогда норманны впервые поднялись по Сене и разорили Париж дотла.

В конце концов, защиту Парижа возглавил молодой граф Одо — сын Роберта Сильного, который впервые начал побеждать норманнов и был прозван «Маккавеем франков». Подобно Иуде Маккавею, Роберт пал в победном бою от меча коварного конунга Хастингса; теперь этот конунг осаждал Париж — и сын отомстил за отца, отстояв родной город.

Кому, как не Одо, быть теперь королем Франции ? Ведь он—тоже правнук Карла Великого (по матери); притом Одо доказал свое право на трон подвигами...

Так рассуждали многие французы в 887 году. Они возвели на престол Одо Парижского, которому довелось стать родоначальником новой королевской династии Капетингов. Но случилось это сто лет спустя — после многих тяжких испытаний, выпавших на долю новорожденного этноса французов в пору последних королей Каролингов и первых нормандских герцогов (вчерашних конунгов). Самый удачливый из них — Роллон, или Хрольв Пешеход, ровесник Одо — участвовал в осаде Парижа и сделал свои выводы из неудачи.

Французы, наконец, научились сражаться за свою жизнь и имущество; время повсеместного безнаказанного грабежа прошло. Значит, пора выкраивать себе удел на побережье: там конунг, его ярды и викинги будут «доить» своих крестьян так же уверенно, как это делают предводители франков — герцоги, бароны и дружинники.

А пока нужно учиться править по- королевски, не допуская самоволия соратников и союзников. Ведь осада Парижа не удалась только потому, что в войске норманнов не было единоначалия. Все уважали старого Хастингса; но вернувшись в свой шатер, каждый ярл исполнял лишь те приказы конунга, которые ему выгодны или льстят его самолюбию. Для уверенных побед нужен иной стиль руководства: чтобы каждая заслуга была награждена, а каждая вина наказана. Этого трудно добиться; но ради такой власти стоит бороться всю жизнь — подобно Карлу Великому. Сумеют ли потомки Хрольва Пешехода сравниться с самым удачливым из франков? Пусть попробуют! Их родоначальник оставит им хорошее наследство...

Пока будущий герцог Нормандии мечтает о единовластии в чужой стране, те же мечты посещают на родине его сверстника — Харальда Косматого, сына Хальвдана Черного. Если этот юноша выживет, то получит опасное наследство: ведь его отец недавно избран конунгом Страны Фьордов. Избран голосами оседлой части ее населения — тех бондов, которые не рвутся в открытое море, а хозяйствуют дома, охотно отпуская в набег своих домочадцев. Если ты родился с шилом в пятке — ступай на корабль, да не возвращайся без добычи! Если найдешь лучшую долю за морем — оставайся там, подобно Ингольфу Арнарсону. Тот открыл Страну Льда (Исландию) и поселился в этой неуютной земле, где даже деревья не растут. Но топить печь можно и торфом; рыбы в окрестных водах хватает, а главное — ни одного сильного соседа поблизости! Нам бы так жить в родной Стране Фьордов...

Но свободные ярлы хотят воли только для себя — такой воли, к которой они привыкли в набегах на южные земли. Мирное сосуществование ярлов и бондов не получается: кто-то должен уйти навсегда. Для этого бонды избрали конунгом Хальвдана: пусть хоть со свету сживет свободных ярлов, но укротит их спесь и обеспечит нашу собственность! К концу IX века эта задача будет решена усилиями отца и сына.