Знание - сила, 2004 № 05 (923)

Очень многие ярлы и викинги, изгнанные Харальдом из Страны Фьордов, найдут свою судьбу во Франции — или в наемном войске Альфреда Великого в Англии, или в лесных глубинах Руси. А те, кому Судьба не улыбнется, прославят свою стойкость в бедствиях замечательными песнями и сагами. Эгиль Скаллагримсон, Рагнар Лодрброк, Убба Бескостый — эти воины-скальды при жизни считались неудачниками, в отличие от Харальда Косматого или Хрольва Пешехода (которые не оставили потомству автобиографий).

Сдвинемся теперь на Балтику и еще южнее — вдоль длинной цепи волоков между узкими лесными реками, которую вскоре назовут «путем из Варяг в Греки». В IX веке этот путь уже известен — но обжит скорее воинами, чем купцами: слишком опасно плыть по одной реке с удалыми норманнами. Впрочем, на волоках сами норманны часто становятся жертвами местных жителей — и потому несколько сдерживают свой темперамент в контактах с балтами, финнами или славянами. Разница в экономике и быте этих племен и скандинавов незначительна; местные удальцы легко вступают в проезжие дружины викингов (варягов), вместе с ними плывут на юг — к прославленному богатством Миклегарду.

Так прозвали Константинополь норманны в 860 году, когда они впервые явились сюда из Киева за добычей и славой. На престоле тогда был Михаил III Пьяница (вернее, Гуляка): он и вошел в историю, прогуляв налет северных варваров-мореходов на свою столицу. Мощные стены оказались неприступны для варягов и киевлян — но богатые пригороды были разорены, прежде чем базилевс вернулся в столицу с восточного фронта, где шла бесконечная война с мусульманами.

Главою города в те опасные дни оказался новоиспеченный патриарх Фотий — недавний чиновник и профессор, сменивший в 858 году неугодного базилевсу патриарха Игнатия. Глядя с городской стены на неслыханных варваров, Фотий испытывал не столько страх, сколько любопытство исследователя — и отчасти угрызения совести. Варвары явились в империю раньше, чем имперцы явились к ним — в лице разведчиков или проповедников слова Божьего! Это упущение нужно исправлять...

Фотий вступил в переговоры с вождями варваров и узнал много интересных новостей. Оказалось, что нынешние налетчики явились с берегов Борисфена, откуда 20 лет назад в Константинополь прибыло первое посольство. Тогда базилевс Феофил не проявил интереса к дальним варварам — и вот его сын расплачивается за бездействие отца! Фотий решил прервать этот заговор равнодушия и стал проповедовать слово Божье дикарям, одновременно договариваясь о выкупе за сохранение еще не разоренных столичных предместий. Очень помогли тогда патриарху его молодые ученики: Мефодий, Константин и Климент. Вскоре эта троица отправилась проповедовать на Балканы — и в 864 году добилась большого успеха: хан болгар и славян Борис принял крещение с именем Михаила. Можно вспомнить, что прадед этого хана Крум в свое время добил свирепых авар, но также отрубил голову базилевсу Никифору, который разорил его столицу. Вот как надо и как не надо обращаться с сильными варварами!

Сейчас старик Фотий может спокойно вспоминать былые потрясения. Он уже не патриарх; новый базилевс Лев VI сместил его, едва взойдя на трон. Фотий не в обиде на бывшего ученика, ему не привыкать: просто базилевс опять захотел улучшить отношения с Римом, а для всех римских пап Фотий олицетворяет раскол между Востоком и Западом. Наивные люди! Этот раскол начался давным-давно и стал необратим.

Очевидно, за четыре столетия на Западе и на Востоке выросли новые народы: для них напоминание о единой Римской державе — пустой звук. Нынче Западный Рим обратился лицом к своим полуварварам: немцам, французам, бургундцам, аквитанцам, англам, саксам. То же самое сделал Восточный Рим, направив миссионеров в Моравию, Болгарию и Хазарию. Диалог с этими новыми народами гораздо важнее для греков-ромеев, чем очередная перебранка с итальянцами!

Фотий рад, что он внес решающий вклад в просвещение варваров на Балканах и вокруг Понта: ведь они станут опорой древнего Византия, если силы греков иссякнут в вековой борьбе с исламом!

Опасными казались (по привычке) атаки арабов с востока — хотя этот прилив уже сменился отливом. После смерти грозного Маамуна и его брата Мутасима трон халифов в Багдаде стал игрушкой в руках начальников гвардии — а гвардейцами служили государевы рабы (гулямы), обычно родом из тюрок. Потеряв свою степную державу, эти удальцы часто делали карьеру в исламских войсках — пока коренные арабы и персы увлекались торговлей, поэзией или богословием. Научный прогресс в халифате Аббасидов также остановился до лучших времен — пока на смену единой исламской державе не придет пестрое великолепие национальных эмиратов, султанатов и халифатов.

В середине III века Хиджры ни один правоверный мусульманин не мог вообразить одновременного правления двух или трех халифов из разных династий. Но через полвека эта фантастика стала реальностью — в лице кордовских Омейядов, багдадских Аббасидов и каирских Фатимидов.

Впрочем, еще при жизни патриарха Фотия самыми опасными для Византии мусульманами сделались шииты из Северной Африки (Алжира, Туниса) — будущая опора Фатимидов.

В IX веке все взрослеющие этносы Европы старались скорее обособиться от чужаков в тех или иных границах, чем брать на свои плечи бремя вселенской империи. Те же тенденции преобладали в исламском мире, где намечался раздел Халифата — и даже в Китае, где разваливалась империя Тан. Грекоязычный, православный Константинополь оставался центром единственной империи, достойной этого названия.

Причину уникальной стойкости Византии легко понять: в смутах VII века эта держава уже потеряла те земли, где преобладало иноязычное либо иноверное население. Однако в религиозных распрях VIII-IX веков правители Византии упустили хороший шанс расширить зону имперской культуры за счет новокрещеных варваров. Действия Фотия в этой сфере запоздали: оттого Византийское содружество этносов не успело охватить даже Восточную Европу, от Дуная до Кавказа. Византия устояла перед натиском мусульман и болгар — но ценою своего превращения в НАЦИОНАЛЬНОЕ государство ромеев, первое среди равных монархий новой Европы.