Знание-сила, 2003 №10 (916)

Проживи Сахаров еще несколько лет, и он, вероятно, с еще большей симпатией смотрел бы на атеистов, которые решались открыто исповедовать свое неверие. На его пути было много неверующих, своей жизнью опровергавших знаменитую теорему Ивана Карамазова: для человека, не верующего ни в бога, ни в бессмертие свое, ничего уже нет безнравственного и все позволено.

В этой теореме вера в Бога и в собственное бессмертие выглядят синонимами. Для Сахарова это было не так. Изложение своего религиозного кредо в дневнике он завершил фразой: «В личное бессмертие я не верю, хотя, конечно, возможно 100 лет превратить в 100 000 или 100 000 000 лет. Но в кратком мгновении жизни и общения отражается бесконечность!»

Здесь одновременно и его вера в могущество науки (которая способна ТАК продлить жизнь), и эмоциональное приятие жизни и смерти — трезвое, почти материалистичное и трагично-прекрасное (пользуясь его словами). Он не боялся жизни и не страшился смерти. Что его поддерживало?

«Ощущение мощного потока жизни, который начался до нас и будет продолжаться после нас. Это чудо науки. Хотя я не верю в возможность скорого создания (или создания вообще?) всеобъемлющей теории, я вижу гигантские, фантастические достижения на протяжении даже только моей жизни и жду, что этот поток не иссякнет, а, наоборот, будет шириться и ветвиться».

Это Сахаров написал за несколько месяцев до смерти. Как видим, наука оставалась важнейшей частью его жизни. И он оставался свободным человеком. Свободным было и его религиозное чувство.

Он подходил «к религиозной свободе как части общей свободы убеждений». Именно свобода была главной заботой Сахарова, а не различие между религиозным и атеистическим чувствами. Не это различие образует барьер между людьми и барьер для общественного развития, а мера свободы и сопряженного с ней чувства ответственности за исповедание своей свободы. Недаром среди почитателей Сахарова были и религиозные люди и атеисты. Так же, как и среди его противников. Свободолюбие — это и врожденное свойство личности, и общественное установление. Щедро одаренный инстинктом свободы, Сахаров стремился сделать уважение к свободе устоем общественной жизни.

Сергей Смирнов

В марте тридцатого года эры Диоклетиана вечный Город на Тибре содрогнулся в очередной раз. Победоносный — Флавий Константин явил столичным жителям свое истинное лицо. Он уравнял мятежников-христиан в правах с коренными римлянами! Слухи о вероотступничестве Константина ходили по Риму с прошлой осени — когда новый август торжественно въехал в Город, одолев своего врага Максенция у Мульвиева моста. Тогда все римляне полагались на пророчество Сивиллы: на берегу Тибра погибнет враг Рима! Действительно, август Марк Валерий Максенций хозяйничал в Городе, как алчный и похотливый тиран. Поэтому граждане вынудили его выйти из Города на Божий суд с соперником — владыкой Галлии, Британии и Испании. Боги разрешили этот спор в пользу Константина; но, вступив в Город, избранник Судьбы отказался принести Юпитеру благодарственную жертву! Да верит ли Константин хоть во что- нибудь святое — или он обрек себя и своих подданных на безрадостную загробную жизнь в Аиде ради высшей власти на Земле?

Так рассуждали большинство римлян на 1065 году существования их обожаемого Города, упорно не желая замечать, что верховная власть в Империи давно перешла к людям, чуждым Древнему Риму на Тибре. Например, Константин до победы над Максенцием ни разу не бывал в Риме!

Все началось с Диоклетиана — точнее, с Диокла, храброго и смышленого иллирийца, командира гвардейской роты при юном императоре Нумериане. Тот внезапно умер на втором году правления. Под подозрение в убийстве попали многие придворные: от императорского тестя Апра до офицеров дворцовой стражи. Диокл первый смекнул: уцелеет тот, кто раньше прочих оправдается чужой кровью. На солдатской сходке центурион поклялся перед Солнцем на мече, что он не причастен к гибели Нумериана; затем Диокл обвинил префекта Апра в убийстве зятя — и заколол обвиняемого раньше, чем тот успел вымолвить хоть слово. Солдаты поняли: вот истинно царский поступок, вот кому по праву подобает имперский венец! Так началось двадцатилетнее правление Гая Аврелия Валерия Диоклетиана — крестьянского сына и солдата, избранного Судьбой для спасения Империи от внешних и внутренних врагов.

Понятно, что сотрудников новый август набирал по своему образу и подобию — и внимательно следил за ними во избежание новых заговоров или переворотов. Самым благополучным соратником Диоклетиана стал Флавий Констанций Хлор — отец нынешнего августа Константина, нареченный цезарем Запада: весьма символичное прозвание!

Хитрый и трезвый крестьянин Диоклетиан никогда не доверял горожанам. Он сделал своей резиденцией небольшой город Никомедию в Вифинии — к востоку от Босфора, где давным-давно началась дипломатическая карьера Гая Юлия Цезаря. Подражая примеру нового августа, Констанций Хлор поселился на северной границе своего участка Империи — в городе Августа Тревера на берегу Рейна, лицом к лицу с непокорными и ненадежными германцами. Диоклетиан вызвал его сына Константина к себе в Никомедию — для должного воспитания и как залог добрых намерений отца. Заодно Диоклетиан повелел Констанцию развестись с его женой Еленой (бывшей трактирщицей) и повторно женил его на Феодоре — дочери западного августа Максимиана.

Таким путем самовластный император пытался наладить дружбу и преемство власти в Семье Богов, составленной из двух августов (Востока и Запада) и двух цезарей — их помощников. Дружбы среди владык Империи, конечно, не получилось; но преемство власти Диоклетиан обеспечил. Отрекаясь от диадемы после двадцати лет правления, он заставил отречься и своего напарника — Максимиана. Новым августом Востока уходящий император назначил своего цезаря — грубого вояку Галерия; августом Запада был объявлен Констанций Хлор. Молодой принц Константин надеялся стать очередным цезарем Запада при своем отце; но этому помешал август 1алерий, не доверявший слишком умному юноше. Цезарем Запада был назначен безликий и не опасный Валерий Север; Константин был рал уже тому, что сумел вырваться из-под присмотра Галерия и сбежать на запад — с помощью своего отставного покровителя Диоклетиана.

Много лет после этих событий взрослеющий Константин кусал себе руки от стыда: какой шанс он тогда упустил! Ума было много, и хитрости хватало; не хватило коварства и грубой жестокости. Ведь МОГ тогда Константин совершить военный переворот, по примеру Диоклетиана, у него на глазах — убив Галерия во время торжественной передачи власти новому поколению августов! Возможно, что сам Диоклетиан ожидал такого шага от своего ученика — и намеренно устроил ему экзамен на царство; но молодой человек оказался недостоин высшей власти...