Знание-сила, 2002 № 12 (906)

Как говорит Барбур, «впечатление изменений возникает здесь лишь потому, что в нашем мозгу собирается несколько порций информации о различных положениях (или состояниях) одного и того же объекта».

По утверждению Барбура, такой «безвременной подход» позволяет объяснить загадку «стрелы времени». Во всех прочих космологических теориях время течет из особого момента, который именуется «началом Вселенной», в сторону ее будущего, ее «конца». Но в Платонии нет никакого «начального момента», потому что в ней нет времени, и значит, не может быть выделенной во времени точки. Подобно Платонии для трех точек, в которой есть особая конфигурация Альфа (где все частицы системы находятся в одном месте), так и в общем виде, для всей Вселенной, Платония тоже имеет некую особую точку, или конфигурацию Альфа, когда все частицы Вселенной находятся в одном месте.

Из этой точки, пишет Барбур, «ландшафт Вневременья раскрывается, как цветок, ко всем другим точкам, которые представляют собой вселенские конфигурации самых разных размеров и сложности. Возможно, форма Платонии такова, что способствует усиленному течению вероятностной «пены» в сторону тех конфигураций, которые содержат «памятки» своего общего происхождения из точки Альфа».

Кроме того, говорит Барбур, «безвременной подход» к «рождению Вселенной» позволяет избежать сингулярности Биг Бэнга, где, как мы уже говорили, возникают огромные трудности из-за чудовищного «искривления» обычных пространства и времени. Барбур не теряет надежды проверить свои утверждения экспериментально.

Было бы весьма занятно, если бы измерения, предназначенные проверить, как расширяется Вселенная со временем, в конечном счете послужили бы доказательством того, что никакого времени (и расширения в нем) в природе нет и в помине. А если мы все же имеем твердое ощущение направленного времени, то это лишь потому, что наш мозг сформировался в условиях макро- и мегамира, управляемых законами Ньютона и Эйнштейна, которые описывают «истинный», «безвременный» мир лишь приблизительно, при помощи «надуманной» категории «времени». (Впрочем, для практического пользования – достаточно хорошо.)

Как оценить все эти идеи? Процитирую в заключение слова уже не раз упоминавшегося выше австралийского теоретика Пола Дэвиса, сказанные им в интервью «О петлях времени» в ответ на вопрос корреспондента: «Как вы относитесь к идеям, высказанным в книге Барбура?». – «Барбур, грубо говоря, утверждает, что время на самом деле не существует. Я готов согласиться, что пространство и время – не самые последние реальности. Возможно, что подстилающая их реальность представляет собой некое «ПРЕД-пространство-время», из элементов которого построено наше наблюдаемое пространство-время, подобно тому, как наблюдаемое нами вешество построено из микрочастиц, которые, в свою очередь, могут оказаться построенными из ПРЕД-частиц, из еще более фундаментальных кирпичиков материи – суперструн – или чего-то в этом роде. Подобно частицам вещества, пространство-время тоже может оказаться производной концепцией.

И, тем не менее, на достаточно большом уровне, в масштабах макро- и мегамира, это то самое пространство-время, которое нам знакомо. От него нельзя просто отделаться с помощью математики… В свое время, до появления теорий относительности и тяготения, в определенных кругах было модно говорить, что время – это просто плод человеческого сознания, производная от нашего ощущения потока событий, что оно каким-то образом связано с тем, что мозг способен воспринимать события только в некой «темпоральной последовательности». Нельзя отрицать, что время – это поток, но это не чисто человеческое изобретение или категория сознания. Для физика время и пространство вместе с материей – это часть той структуры, с которой рождается сама Вселенная или, точнее, из которой создана Вселенная. Говорить, что время не существует, просто бессмысленно».

Ирина Прусс.

Что бы ни рисовал ребенок, он всегда рисует себя самого. Только мы не всегда можем понять, что же он рисует на самом деле.

Еше вчера ваш ребенок играл с карандашом, фломастером, ручкой как с любым другим предметом: карандаш превращался то в ложку, которой пытались вас накормить, то в ружье. Способность этого самого карандаша оставлять след на бумаге его не интересовала. И вдруг он начал рисовать, с немыслимой страстью предаваясь этому занятию. Просто маниакально. Может, заговорили какие-то скрытые прежде способности? Пока, конечно, это всего лишь беспомощная мазня, но ведь и страсть чего-то стоит, верно?

Опытная мама скажет: да все они в этом возрасте обожают изводить бумагу. Не бери в голову!

Психолог добавит: они еще и рисуют одинаково. В одном и том же возрасте, когда достигают определенного уровня развития, они рисуют примерно одно и то же и в одной и той же манере.

Вы ошеломленно спросите: «Почему?».

Честный психолог ответит вам: а вот этого никто не знает…

У нас все-таки к науке относятся очень уважительно: если уж она что- нибудь утверждает, значит, имеет на это весьма серьезные основания. На самом деле, иногда основанием служит только статистика.

В начале XX века американский психолог Флоренс Гудинафф сравнила рисунки множества детей, мальчиков и девочек разного возраста, психически совершенно здоровых и с некоторыми психическими проблемами. Эти «спонтанные рисунки» она классифицировала, а потом обратилась к самим детям. И вот таким чисто эмпирическим путем обнаружила поразительную вещь, ныне известную любому психологу: каждому «психологическому возрасту», то есть определенному уровню развития ребенка между тремя и двенадцатью, соответствует совершенно определенная манера рисовать. Она в основе своей примерно одинакова для всех детей, а уж на эту общую основу накладываются их индивидуальные особенности.

Не углубляясь в теоретические интерпретации, практичные американцы описали характерные особенности рисунков пятилетки, шестилетки, все оценили в баллах – и поставили на поток новый тип тестов, определяющих уровень общего развития ребенка по его рисункам. Тесты сразу обрели фантастическую популярность хотя бы потому, что позволяли работать с маленькими детьми, не владеющими пока языком до такой степени, чтобы отвечать на традиционные тесты, адресованные людям постарше.

Позже оказалось, что в «спонтанных рисунках» масса самой разнообразной информации. Например, особенности личного развития ребенка, развитие его представлений о том, к какому полу он принадлежит. Сначала-то он младенец, но потом все-таки становится мальчиком или девочкой, и по рисункам видно, с каким трудом это усваивается. Со временем, с накоплением все большей базы данных, психологи научились использовать спонтанный детский рисунок и для диагностики психических отклонений, и для того, чтобы проникнуть в деликатную сферу семейных отношений вокруг ребенка, в его восприятие своего ближнего взрослого окружения.