Знание-сила, 2001 №03

Мы – не органическое общество. В нем чрезвычайно сильны саморазрушительные процессы. Патологическая идея, которая, кстати, проходит через значительную часть литературы, в том числе социологической… Сейчас вышли две книги, без которых мы говорить о России уже не можем. Во-первых, эта книга В.П. Булдакова «Красная смута». Она переворачивает все представления о России на конкретном материале. Вторая книга – В.А. Козлова «Массовые беспорядки в России при Хрущеве и Брежневе». Без этих книг Россию понять уже нельзя. В них историки дают потрясающий материал, вскрывающий факты изнутри на массовом уровне, это хаос и беспорядок.

Прозвучало мнение, что негры и арабы, живущие в Париже, качественно не меняют цивилизационные основы. Но не надо забывать, что на Западе господствует первая в мире полиморфная культура, она-то и позволяет иметь разные субкультуры, построенные на разных ценностях и одновременно нацеливающие это разнообразие на воспроизводство плюралистического общества. Кстати, это опровергает классическую цивилизационную концепцию о том, что в основе цивилизации лежит религия. В основе западных цивилизаций уже не лежит религия – они равнодушны к ней. Это в арабской цивилизации (если она существует) религиозная идея работает. Поэтому арабская цивилизация – нежизнеспособна, возможно, она просуществует еще пару веков, но ясно, что это архаичная цивилизация. Будущее же за теми цивилизациями, в самой структуре которых лежит толерантность. У нас о толерантности нет речи. Наша культура не диалогична, поэтому для нас диалог с мусульманами – это сложная проблема.

О демографии. Подтверждается худший вариант демографического прогноза. Иногда спрашивают: что плохого в том, что население России уменьшается? Абстрактно говоря, ничего плохого в этом нет, численность народов не постоянная величина. Но при изменении численности общества народ должен соответственно перестраиваться, должен ощушать себя по-иному соразмерно реальности, возможно, должен сменить систему ценностей. В России система ценностей всегда была направлена на то, что народ – это лишь средство для осуществления имперских целей, и его должно быть много. Необходим кардинальный переход к интенсивным решениям, отход экстенсивных форм воспроизводства, принятия решений.

Хаотическое состояние общества не позволяет строить прогнозы. Можно лишь предлагать гипотезы, но когда начинаешь прорабатывать их на конкретном российском материал, то возникают серьезные трудности. Общество чрезвычайно конфликтно. Существуют данные, что такой конфликтности на микроуровне в других странах не существует. А это значит, нам крайне трудно между собой договариваться при решении сложных проблем. Возможно, поэтому мы не можем провести реформы. Все это отодвигает на задний план спор славянофилов и западников о том, евразийская ли Россия страна или европейская. Россия, к сожалению, не европейская и не азиатская, а страна, расколотая между традиционализмом и соборно-либеральными ценностями.

Александр Янов

С начала государственности Россия развивается по североевропейской орбите до 1565 года. Потом вдруг мы перескакиваем на евразийско-имперскую орбиту. Потом – через 150 лет – вдруг ни с того ни с сего является Петр и силой, с ужасными потерями, насилием перетаскивает Россию снова на европейскую орбиту – несмотря на то, что он делает это в терминах той же самодержавной революции, которую устроил Иван Грозный. Через столетие мы имеем декабристов, Пушкина, идем по этой орбите. Потом в 1917 году Россия снова перескакивает на евразийско-имперскую орбиту, и мы идем в сторону, противоположную Европе. В 1991 году мы снова перескакиваем. Эти скачки – откуда они?

Мое объяснение состоит в том, что Россия цивилизационно неустойчива именно по причине двойственности ее политической традиции. Ни Гончаров, ни Пушкин не спасли Россию от взмаха ее политического маятника. Как при всех традициях они не сумели понять причины этого маятника, почему никто не поставил вопрос о нем?

Да, в России есть европейская традиция. Россия в каждом веке стоит перед одним и тем же выбором – является ли она частью Европы (Петр сделал ее членом концерна европейских держав, но оставалось самодержавие, крепостное право, все, что абсолютно не способно интегрироваться в Европу) или нет. Меня волнует, почему российская элита не смогла предвидеть неминуемость нового взмаха? Откуда ее интеллектуальный паралич? Почему она не смогла предупредить свое общество, что этот взмах будет катастрофическим?

Теперь я хотел бы ответить на конкретные вопросы.

Возможен ли европейский выбор России только в новых границах, при утрате Сибири или Северного Кавказа? Думаю, в этом случае национализм разнесет Россию на куски. Посмотрите, что происходит по поводу Курил – нескольких скал, которые не идут ни в какое сравнение ни с Сибирью, ни с Северным Кавказом. За уходом Украины стоял мощный украинский национализм, состоялся референдум. на котором большая часть населения одобрила этот выбор. Здесь речь идет о России а не о Советском Союзе. Распад России я вижу как смертельную опасность, как смуту. К счастью, так вопрос сейчас не стоит.

Достижим ли европейский выбор в условиях всеобщего и равного избирательного права ? Я думаю, достижим, ведь мы живем в информационном мире. Необходима возможность широкомасштабной кампании за европейский выбор: И тогда в условиях всеобщего и равного избирательного права это было бы возможно. Но я не вижу механизма, не вижу заинтересованных людей, капитала, который бы за этим стоял.

Возможно ли радикальное изменение вектора политического курса в относительно стабильной экономической ситуации?Думаю, что потенциально – да. Наоборот, в нестабильной ситуации оно невозможно.

Как сделать европейский выбор прагматически выгодным для чиновничества? У меня нет ответа на этот вопрос.

Григорий Гольц

Мы обсуждаем вопросы в разных плоскостях. Александр Ахиезер. Алексей Давыдов занимаются природой происхождения российского менталитета. Александр Янов ставит на первый план политические обстоятельства и движения. Мне кажется, что природа российского общества, его особая социальная психология объясняет и причины социально-культурного маятника. Существует мощный фундамент российского менталитета, народной социальной психологии. И интеллигенция, особенно дворяне, конечно, все время наверстывали понимание, что европейская культура – другая. И они немного раскачивали этот маятник и создали двойное движение. В XVIII веке их было 5 процентов, в XIX веке – может быть, 7,5 процента, в начале XX века – 12 процентов… Они как раз и являлись возбудителями всяких либеральных движений по отношению к этому фундаменту, который оставался прежним.