Знание-сила, 2001 №03

В XX веке – с начала Первой мировой войны – процесс дивергенции сменился процессом селекции – процессом размежевания, сознанием железного занавеса и эмшрации, постоянной конфронтацией по каждому политическому, религиозному, национальному поводу.

Сейчас начался еще один драматический этап для России, которая привыкла представлять, что она при всей своей расколотости и двойственности целостна. Россия вступила в ту фазу конвергенции, когда вдруг приходится соединять эмигрантское, советское, диссидентское наследие и официозно-коммунистическую линию, западное наследие и наследие кавказцев или каких-то других азиатских народов. Возникает некая хаотическая мозаика, которая первоначально человеку, оказавшемуся в состоянии этого хаоса, представляется катастрофой. Но в истории так не бывает. Всякого рода мозаичность – это не катастрофа, а форма постепенного слияния и возникновения какой-то новой конфигурации, нами еще не мыслимой.

Я думаю, что возникающая сейчас конфигурация, как бы, быть может, Путину ни хотелось восстановить какие-то коммунистические традиции, на деле является лишь благим пожеланием его и окружающей его элиты. На самом деле, прошлое может мешать будущему, тормозить его, но не может упрашшть им, выработать некие рецепты решения тех проблем, которые не были известны в прошлом.

Я думаю, что последний выбор сегодня – не выбор между Европой и Азией, советским и либеральным, посткоммунистическим наследием. В каком русле будет развиваться тот синтез, который складывается сегодня, мы не можем пока представить. Это совсем другой выбор.

Алексей Давыдов

В XVII веке в российской культуре наряду с соборностью, авторитарностью только нарождались элементы либерализма, прораставшие спонтанно. Сегодня мы имеем либеральную тенденцию в русской культуре. Которой раньше не было. Поэтому, говоря о XVII веке, мы не можем говорить о выборе между соборностью, авторитарностью и либерализмом. Но сегодня выбор состоит именно в этом – мы идем к господству традиционализма или к господству либеральной идеи? Я полностью согласен, что Россия в ее нынешнем виде нежизнеспособна.

Но в российской культуре в начале XIX века возникла сильная либеральная тенденция. Она и служит залогом того, что Россия окончательно не погибнет. В русской культуре существует потенциал, который свидетельствует о том, что процесс может быть благотворным.

Хочу напомнить, что начиная с Пушкина возникла и существовала серьезная критика российской архаики. Возьмите образ Онегина. Как сказал Ключевский, это была неудобная поза русской культуры, и критика этой искусственной позы прослеживается дальше через Чехова и до сегодняшнего дня в передачах НТВ. Вот примеры. Образ царя Бориса – это постоянное стремление к добру, которое автоматически производит зло; лермонтовский образ человека- Каина – и Печорин, и Вадим, и Александр – это критика человека, который не знает, зачем он родился; Гоголь – и Чичиков, и Хлестаков – это люди типа «ни то ни се». Творчество Гончарова – его герой бессилен в действии; художник Райский не умеет рисовать; любовник Саша Адуев не умеет любить и не хочет понимать, что это такое; Марк Волохов, который рвет жизнь на куски ради того, чтобы ее улучшить. И наконец, Илюша Обломов, который вообще не хочет учиться жить. Но это не все – тургеневский мужчина – «переливатель из пустого в порожнее», человек «вывихнутый», «нравственный калека» – как только его ни называет писатель! Далее, с одной стороны, «Бесы» Достоевского, с другой – человек, который вообще не в состоянии принять никакого решения, у Чехова. Вспомним «Вишневый сад», «Чайку» – какое бы решение какой бы персонаж не принимал, все равно оно ведет к гибели, к катастрофе.

И это – наша литература, и образы ее – не придуманные, не высосанные из пальца, это обобщенные образы реальных жителей этой страны, России. И интеллигенция, в частности писатели, литераторы, являя эти образы, выражали к ним свое отношение. И это – мощная критика «особенностей» русской культуры – привычек, поведения, традиций, особого уклада мыслить и жить. Что составляло и в большой степени составляет русский менталитет, который, думаю, многое объясняет в истории народа.

Почему мы часто цитируем либеральные мысли Витте, Кавелина, Бердяева? Мы их ценим, но это лишь эпизоды в истории. У нас же есть непреходящие либеральные ценности. Это неполитические, неувядающие формы либерализма. Это пушкинско-чеховская методология анализа русской культуры, где критика российской архаики занимает главное место. Давайте цитировать наши непреходящие ценности, и через них учиться понимать себя.

Пушкинско-чеховская логика анализа русской культуры не только критическая, но и очень конструктивная. В ней можно выделить, как минимум, три слоя конструктивизма, дающих надежду, что мы, возможно, не умрем и выбор наш будет в значительной степени либеральным. Бердяев и другие говорили о развале России, отходе от церкви. Она же демонстрирует антицерковный бунт и одновременно попытку по-иному понимать Бога, очень важная вещь, неотрефлектированная в нашем обществе.

Эти попытки опираются, как ни странно, на образ Иисуса. Для русского человека, вообще говоря, проблемы Бога не существует: ему все ясно. Все ответы есть или в церкви, или в Библии, или в Уставе КПСС, или в «Домострое», или в русском обычае. Великая писательская традиция ставит вопрос совершенно по-иному. Гоголь не случайно «раскололся» именно в своей религиозности – между богом-отцом и Иисусом. Гончарову задавали вопрос: «Ты же веришь в Бога?» – «Верю». – «Тогда пошли в церковь». – «Не пойду». То же самое происходит с Тургеневым.

В русской культуре Иисус присутствует, он исследуется русскими писателями, но он исследуется не как бог церковный, а как некая гуманистическая интерпретация божественного. Началось это понимание с Пушкина. Думаю, это первый слой альтернативы архаике русской культуры – поиск божественного в какой-то новой создаваемой форме, поиск божественного в человеческом. Есть и второй слой – это сакрализация дела, чрезвычайно важная проблема – отношение к труду, к работе, к труду как ценности. Первым этот вопрос поставил Фонвизин в своем рассказе о попе Василии. Устами попа он проклял нищего, стоящего на паперти. Если вдуматься – это потрясающий антицерковный бунт, потому что по представлениям православного – нищий, убогий угоден Богу, прославляется не труд, а антитруд, нищета, убогость.