Знание-сила, 1999 №01

Другой раз мама с перрона, наслушавшись народного говора, закричала Сереже в окошко вагона: «Говори скорее, с чем тебе пирожки? С кашам или с грибам?»

Семейную хронику расцвечивает воспоминание о целой бараньей туше.

«…Но везти ее было не в чем – ни мешка, ни рогожи. Все же удалось купить мешок. Когда дома извлекли тушу, она, к общему огорчению и даже ужасу, оказалась коричнево-грязного цвета. Выяснилось, что мешок был из-под цикория. В большом оцинкованном корыте старались отмыть жирную баранью тушу, да не тут-то было, до товарного вида баран не отмывался, и намерение Сережи «спекульнуть» на редком товаре, чтобы хоть частично оправдать расходы на поездку, оказалось невыполнимыми. К общему семейному удовольствию злополучного барана пришлось съесть самим».

Один из самых популярных продуктов – яйца – также присутствует в семейной истории.

Оперный певец Степан Васильевич Балашов. На обороте фотографии Мария Сергеевна написала: «9/22 декабря, 1921, г. Петроград. Снят в память 10-летия нашей свадьбы…»

Мария Сергеевна Оленина (Севастьянова), оперная певица (колоратурное сопрано). Сезон 1909- 1910годов

«Как-то маме повезло купить две или три сотни яиц, которые она бережно уложила в плетеную корзину размером с небольшой чемодан. Всю трудную дорогу мама оберегала корзину и, когда в Петрограде на вокзале наняла мужика, попросила быть особенно осторожным именно с нею. Мужик же, дойдя до трамвайной остановки, сбросил тяжелые веши и, отдуваясь, оперся коленом как раз на злополучную корзину. И тут с криком: «Осторожно, яйца!», мама непроизвольно дернула ногой в сторону мужика и нечаянно ударила его по «причинному месту», отчего бедный взвыл и стал материться! Мама стала извиняться и с трудом уломала, чтобы он ее не бросал, а, как обешал, довез до дома».

В этой сценке есть что-то опереточное. Что хоть как-то роднит ее с профессией героини. Отсюда уже рукой подать к другим артистам – мира животных: кошкам. Невозможно говорить об Аллиной, не упоминая этих великих четвероногих виртуозов. Любой пустяк, всякая ерунда: скомканная бумажка, скорлупка, орех – превращается под их лапами в предмет игры. Достаточно взглянуть на пробежку какой-нибудь полосатой-усатой за бабочкой, как вспоминаются Пеле и Яшин в свой звездный час. Да что там! – батман Улановой и трепетанье ножки Семеновой.

Так вот:

«Нас одолели крысы. Надо было искать кошку, что оказалось не просто, так как за послереволюционные годы почти всех собак и кошек горожане съели.

Наконец, кто-то из знакомых удружил, и мама купила за миллион рублей котенка трехцветной масти (по народному поверию – счастливой), которого за его кругленькое брюшко назвали Пузатиком, но, оказалось, что это Пузатиха.

К нашему огорчению, она мирно уживалась со все более наглевшими крысами, по 15 – 20 штук за раз вылезавшими по вечерам на кухню.

Через некоторое время я и Тиса подобрали тоже трехцветного котенка, которого соседи выкинули из окна пятого этажа; и этот котенок оказался кошечкой с прелестной хорошенькой мордочкой, чем-то напоминавшей маме дочь Марину, за что кошечка и была наречена Мариной.

Со временем Пузатик и Марина народили столько котят, что кошки стали одолевать нас пуще крыс. Лишь лет через восемь – десять нам удалось избавиться, вернее – почти избавиться от наших кошек; мы отыскали женщину, которая собирала бездомных кошек и получала дотацию от общества охраны и защиты животных. И умолили взять наших кошек к себе. Было это уже где-то в середине тридцатых годов. Но кошку Марину, которую за почтенный возраст стали называть Старухой, мама не отдала».

М.С. Севастьянова. 9 января 1913 года, Москва

Знаменитый портрет эпатажного Марселя Дюшана в 1917 году поразил воображение современников упятерением героя; оказывается, еще до Дюшана то же самое проделал безвестный фотограф- экспериментатор с портретом М. С. Севастьяновой. Фото 23 марта 1916 года

Упоминание об охране и защите животных достойно внимания. Особенно, если речь о 37-м годе.

«Мама и я были в Москве, и однажды пришло письмо из Ленинграда от Тисы, в котором она сообщала, что кошка Старуха, видно, серьезно заболела, ничего не ест, очень похудела. Мама сильно разволновалась, взяла бумагу и стала что-то писать. Потом сказала мне: «Пожалуйста, сходи на почту у Никитских ворот, пошли эту телеграмму». Придя на почту, протянул листок; телеграфистка прочитала и как-то странно посмотрела на меня, как будто с возмущением и даже презрением, потом сказала: «Однако!», и тут, заглянув через окошечко, я прочитал: «Старухе постелите мягко лежать, позовите ветеринара, кормите фаршем». «Это о кошке» – сказал я и улыбнулся. В глазах девушки промелькнуло недоверие, потом они чуть потеплели, потом она недоуменно передернула плечиками, но, отдавая квитанцию, все же посмотрела сурово, строго и недоверчиво…».

В этих деталях время говорит о себе с присущей ему отстраненностью, вне истории – этой дани человеческого воображения. Попутно они свидетельствуют о том, что мы живем в мире, который синтезирован у нас внутри, и что он – совсем не тот, который на самом деле.

Этот эпизод хорош еще тем, что в нем мальчик, оставленный у печки-буржуйки, сам заявляет о себе. Как в 1918 году его образу сопутствует дрожание огня в печке и отблески на стене, так теперь – ветер времени. Но все по порядку.

•Два портрета Константина Сергеевича Станиславского, дяди С. С. Балашова по матери: вверху -1937год, внизу -1916 год

«Недалеко от школы, где я учился, была церковь. Однажды кто-то из нашей дирекции пришел в класс с предложением проголосовать за то, чтобы послать прошение о снятии с этой церкви колоколов, звон которых якобы отвлекает от занятий.

Я не хотел кривить душой, мне колокольный звон совершенно не мешал, мне даже казалось, что он вносит какое-то успокоение, гармонию, поэтому я проголосовал против и, конечно, попал на заметку как ребенок с отсталой интеллигентской идеологией.