Знание-сила, 1999 №01

К тому же показалось, что наша милая, пожилая интеллигентная классная руководительница Юлия Петровна Струве как-то не очень уверенно проголосовала за снятие колоколов, и лицо у нее при этом сделалось печальное и какое-то отрешенное.

В перерыве между уроками я догнал Юлию Петровну в коридоре и тихо спросил, верит ли она в Бога. На долю секунды, приостановив шаг, она со скорбным, печальным лицом тихо ответила: «Верю!». «Тогда зачем же вы голосовали за снятие колоколов?» – спросил я с детской прямолинейностью и жестокостью. Продолжая идти, с секундной паузой Юлия Петровна тихо ответила; «Так было нужно!», и я почувствовал, что сделал ей больно.

В следующем учебном году Ю.П.Струве в школе не оказалось. Ушла она сама или ее уволили, заболела или была здорова, я так и не узнал, а совесть за допущенную жестокую нетактичность продолжала меня мучить».

Если вернуться к проблеме деспотии, навеянной упоминанием о 37-м годе, то эта сценка всего лишь вариация на тему диктатуры и вялости массы. На фоне ее простоты замечательный ответ: «Мы не знали!» заставляет спросить: «А если бы знали?..»

Остается напомнить, что семейство героев – в близком родстве со Станиславским, стало быть, неизбежны фамильные сцены, и одна из них – встреча Нового года-любопытна своими подробностями.

«Встреча предполагалась скромная, недолгая, стариковская; из посторонних будет только Лидия Михайловна Коренева (находившаяся в дружеских отношениях с женой Станиславского Марией Петровной Лилиной)».

Имя Лидии Михайловны обращает на себя внимание. Едкий М.А.Булгаков превратил ее в Пряхину, чтобы издеваться на лучших страницах своего незаконченного «Театрального романа». Блестящие старики Художественного театра не делали из этого тайны.

«Через короткое время в дверях появился Константин Сергеевич, в домашней пижаме (мне запомнилось – в серо-голубой, с широкими полосами), и за ним медицинская сестра Любовь Дмитриевна, несущая теплый плед для своего подопечного, что было совсем не лишним, так как в комнате было прохладно.

Константин Сергеевич поздоровался со всеми присутствующими общим поклоном, несколько смущенно извинился за свой домашний, непарадный вид, сел в кресло, и Любовь Дмитриевна тут же накинула на его спину и плечи принесенный плед».

Такого Станиславского – в домашней пижаме – нет даже у насмешливого Булгакова.

•М.С. Севастьянова. 1939год

•Анатолий Кторов, талант которого одна из немногих высоко оценила М.С. Севастьянова еще в самом начале его сценической карьеры.

«Константин Сергеевич говорил о том, что Париж и Франция пели и танцевали, забыв тяжкие последствия и уроки первой империалистической войны… Дело начинает оборачиваться нешуточной подготовкой новой мировой войны, пока Франция и другие страны изъерничавшейся (как сказал Константин Сергеевич) Европы танцуют и развлекаются.

А ты, Маня, обратился он к маме, живя с семьей в Ленинграде, фактически живешь на границе и вам нужно перебираться сюда.

Затем заговорили тоже на всех волнующую, животрепещущую тему выпуска в МХАТе спектакля «Страх» по пьесе AJLАфиногенова, премьера которого только-только состоялась в последней декаде декабря.

Интерес и переживания присутствующих, и прежде всего Константина Сергеевича относились к неприятному, всех глубоко разволновавшему факту – на последних репетициях Константин Сергеевич вынужден был снять с роли старой большевички Клары Спасовой Ольгу Леонардовну Книппер- Чехову, из которой так и не получилось старой питерской пролетарки, несмотря на персональные упорные занятия с ней Константина Сергеевича. Пришлось передать эту роль актрисе Н.А.Соколовской.

Для Марии Петровны, дружившей всю жизнь с Ольгой Леонардовной, и, конечно, для Константина Сергеевича был болезнен сам факт произошедшего – вынужденное отстранение от исполнения роли старейшей актрисы, которая, естественно, очень переживала это».

На этом, думаю, и надо закончить, но прежде чем распроститься с приметами минувшего времени, сказать им: «Здравствуйте». И пусть, если это возможно, апостол Павел с первой страницы передаст привет Экклезиасту. •

•Екатерина II- Гравюра Н.И. Уткина по картине В.Л-Боровиковского

Игорь Андреев

Историки, как известно, люди ученые, и мысли свои привыкли излагать строго научно в статьях и монографиях, что, конечно, правильно, но… Чего греха таить? Трудно бывает продираться сквозь научные дебри. Однако литературно-художественным даром владеет далеко не каждый историк, и потому рассказ, а не статья о реальном историческом событии – вещь редкая. И все-таки такое случается. Доказательство – «Каприз» Игоря Андреева.

По своему обыкновению Екатерина II проснулась рано, до боя каминных часов, из года в годе механическим равнодушием отсчитывающих время императрицы. Следом поднялась любимая собачка, сэр Томас, принявшаяся с недовольным видом обнюхивать свою подушку. Подушка эта была преподнесена сэру Томасу Григорием Потемкиным взамен прежнего коврика, связанного самой императрицей, и вызывала у левретки по временам глухое раздражение: золотая канитель царапалась, чуткий нос улавливал неистребимый табачный дух, въевшийся в атлас. Но стоило сэру Томасу сбросить подушку с софы, как ее туг же водворяли на место. Не помогало ни повизгивание, ни злобное ворчание – спокойствие собаки было принесено в жертву Потемкину, быстро входящему в фавор.

Екатерина, подшучивая над Потемкиным, как-то пригрозила передать дело о «краже» собственности сэра Томаса самому генерал-прокурору Вяземскому.

– Боже упаси! – замахал руками Григорий. – Засудит, государыня, непременно засудит! Уж лучше сразу вели отправить навечно в крепость, потому как рукоделье твое сэру Томасу все одно не отдам и готов с ним биться. Ежели не на саблях – по причине видимых недостатков сего славного кавалера, то на зубах.

…Екатерина которую неделю, поглядывая утром на взъерошенного сэра Томаса, припоминала этот шутливый разговор и улыбалась: остер на язычок Григорий, как остер!

Но сегодня, против обычного, спокойное и ровное расположение духа – неизменное счастье ее утренних часов – было нарушено. Причиной тому был маркиз Пугачев и все, что вокруг него оказалось навязано и напутано.