Знание – сила 2000 05-06

Из чего Арансон и делает выводы, полезные далеко не только родителям: «Если вы хотите, чтобы люди смягчили свои моральные оценки некоторого не очень благовидного поступка, то искушайте их до тех пор, пока они сами не совершат нечто подобное. И наоборот – если вы хотите ужесточения их оценок, то тоже искушайте их, но не настолько, чтобы они поддались искушению».

Опасный и довольно трудный в исполнении совет для родителей. Есть путь привычнее и проще: сначала поговорить, объяснить, а потом включить в действие систему поощрений и наказаний. Родители, всерьез занимающиеся своими детьми, в создании таких систем проявляли неудержимую фантазию. Ну, деньги – самое простое и всеми осуждаемое ты мне пятерку – я тебе пять рублей. Какие-то многодетные родители вручали своим малышам за хорошее поведение или образцово выполненное задание разноцветные бумажные звездочки – и, представьте себе, работало! Дети копили эти звездочки, хвастались ими. В другой семье поведение оценивалось в баллах, и чтобы получить в подарок вожделенный предмет или билет в цирк, необходимо было накопить определенное количество баллов. Родители утверждали, что и это работает. Дети, судя по всему, народ благодарный и с готовностью откликается на любое благожелательное к себе внимание, хоть в баллах, хоть в звездочках…

Так вот, если вы думаете, что таким образом вы сможете выработать у ребенка определенное отношение к чему-либо, например, ко лжи. злобе, агрессии, – забудьте. Отношение тут не при чем. При чем игра, завоевание приза или ощутимая потеря чего-либо: суть же дела при этом испаряется.

Когда речь идет о том, чтобы прочно изменить представление человека о чем-то, то «чем выше награда, тем менее вероятно, что оно изменится» . Надо, чтобы человек уговорил себя сам, без внешнего нажима или мощного стимула.

Есть на эту тему классическая работа Леона Фестингера и Дж. Меррил Карлсмита. Они засадили студентов за скучнейшее занятие: перекладывать шпульки с места на место или долго и нудно закручивать гайки. Через час студентов попросили расписать свое занятие как чрезвычайно интересное молодой женщине, ждавшей своей очереди. Одним за такой обман заплатили по 20 долларов, другим – всего по доллару. Когда же эксперимент был закончен, их самих попросили оценить, насколько им понравилось перекладывание шпулек или завинчивание гаек.

Результаты оказались очень четкими. Те, кто врал за деньги (20 долларов – деньги для студента), во вранье свое нисколько не поверили; они заявили, что занятие было для них очень скучным – как оно и было на самом деле. А вот те, кто лгал без достаточного внешнего к тому оправдания, начали себя уговаривать, что занятие было гораздо интереснее, чем казалось на первый взгляд.

Та же логика действует и с наказаниями: похоже, и они только отвлекают от сути дела, заставляя человека сосредоточиться на том, как бы избежать наказания. Строгое наказание, цель которого – отбить у человека охоту делать нечто, доставляющее ему удовольствие, «с неизбежностью влечет за собой лишь постоянное беспокойство и усиленную бдительность… Это исключительно трудная задача – убедить людей (особенно маленьких детей) не получать удовольствия от нанесения обид тем, кто меньше их и слабее. Тем не менее другая задача вполне достижима: сделать так, чтобы при определенных условиях люди сами себя убедили в том, что подобное поведение не доставляет им никакой радости…»

Поняли, каким образом? Арансон считает, что поможет угроза не строгого, а как раз мягкого наказания. Если мальчику хочется ударить младшую сестренку, но он знает, что ему за это здорово влетит, он не будет этого делать – при вас. Особого стимула воздерживаться, как только вы отвернулись, у него нет. Если же грозить ему будет мягкое наказание, хотя бы только ваше явное недовольство, диссонанс между желанием и запретом все равно возникнет, но теперь нашему герою придется, чтобы восстановить внутреннее равновесие, уговорить себя, что он сам не хочет обижать малышку…

Одно из самых прагматичных течений в психологии – бихевиоризм – предлагало запросто научить ребенка не только вовремя и неукоснительно чистить зубы, но и соблюдать нормы общежития, положив в основу своей психологической педагогики жесткую цепочку «стимул – реакция»: кнут и пряник, как учат крысу бегать по лабиринту в нужном направлении и нажимать на кнопки. Было это, как ни обидно, довольно действенно – научали. Не всему, не всех – но научали. Самое же приятное было в их принципиальном самоограничении: мы, мол, понятия не имеем, что там внутри человека творится, да и не собираемся лезть в этот «черный ящик», у нас задача попроще – без всякого теоретизирования предложить действенную систему обучения.

Теперь вот, выходит, все это отменяется, по крайней мере относительно поступков, вызывающих внутреннюю борьбу, психологический диссонанс типа «нельзя, но очень хочется». Выходит, ни удары током (общепринятое средство воспитания крыс в лабораторных условиях), ни подарки. звездочки, баллы, определяя конкретный поступок в конкретной ситуации, не влекут за собой выработку устойчивых принципов поведения. Выхопит для этот надо влезть-таки в «черный яшик» и заставить человека самого принять нужное решение.

Мне грустно от того, что сделать это, оказывается, так просто. Неужели действительно нами так легко манипулировать?

Геннадий Горелик

Собирая материалы об Андрее Сахарове и его мире, можно бы и привыкнуть к впечатляющим историям с биографиями. Я понял, что пока еще не привык, когда оказался в доме одного из его коллег в городе Чарльстон, штат Южная Каролина.

Это – первый встреченный мной в Америке человек, кого можно именовать «беженцем» без каких-либо натяжек, он с семьей покинул Сухуми в разгар грузинско-абхазской войны. В доме, где они прожили сорок лет, были убитые. И на аэродром их увозила машина, ощетинившаяся стволами автоматов.

Но беженство само по себе, а меня в Чарльстон привел один абзац из воспоминаний Сахарова, в которых он рассказывает об Объекте, или КБ- 11, или Арзамасе-16, где создавались советские супербомбы:

«Была при теоротделе и математическая группа. Ее возглавлял Маттес Менделевии Агрест, инвалид Отечественной войны, очень деловой и своеобразный человек. У него была огромная семья, занимавшая целый коттедж, я несколько раз бывал у него. Отец М. М. был высокий картинный старик, напоминавшиi мне рембрандтовских евреев; он был глубоко верующим, как и М. М. Я потом слышал, что Зельдович жестоко ранил Агреста, заставляя его (может, по незнанию) работать по субботам. Зельдович отрицал правильность рассказа. Вскоре Агресту пришлось уехать с объекта, якобы у него обнаружились какие-то родственники в Израиле; тогда всем нам (и мне) это казалось вполне уважительной причиной для увольнения; единственное, что я для него мог сделать, – это пустить его с семьей в мою пустовавшую квартиру, пока он не нашел себе нового места работы. В последние годы у Агреста появилось новое увлечение – он подбирает из Библии и других древних источников материалы, свидетельствующие о том, что Землю посетили якобы в прошлом инопланетяне (я к этому отношусь более чем скептически)».