Грэм Робб - Жизнь Гюго

Сам Гюго тоже как бы растворился в пейзаже. В воздухе была разлита его собственная поэзия. Псевдонародная испанская песня из сборника «Лучи и тени» пользовалась в Париже огромной популярностью [29] {676}. Впервые Гюго услышал ее в Биаррице, который был тогда тихим рыболовецким портом. Крестьянская девушка плавала между скалами, затопляемыми во время прилива. Гюго стоял на камне и слушал:

Заметив, что за ней наблюдают, девушка вылезла из воды и спросила на смеси французского и испанского: «Сеньор иностранец, conoce usted cette chanson?» {677}– «Кажется, да, – ответил я, – немного». «Разве не напоминает эта сцена Одиссея, который слушает сирену? – спрашивает Гюго у читателя. – Природа всегда отбрасывает нас назад, омолаживая в процессе бесчисленные темы и мотивы, на которых человеческое воображение создало все старые мифологии и эпосы» {678}.

По ту сторону границы, в Пасахесе, он снова услышал песню на свои стихи. Под его балконом стояли на якоре две лодки, и матрос пел «Кастибельсу» за работой:

Может быть, постоянное зеркальное отражение его собственного прошлого придавало путешествию все более мрачный оттенок. Местами записки Гюго становятся так странно пророческими, что нужно постоянно повторять себе: они в самом деле написаны в пути, а не вставлены потом, чтобы соответствовать последующим событиям. На замерзшем озере Гаубе они увидели эпитафию на двух языках – в сентябре 1842 года там погибли адвокат-англичанин и его молодая жена {679}. В Гаварни пропали двое детей, игравших на краю пропасти {680}.

4 сентября 1843 года Леопольдина, Шарль, его дядя Пьер и кузен Артус поехали в Вилькье, чтобы покататься на яхте. Сена в окрестностях Вилькье была печально известна несчастными случаями {681}, но погода стояла прекрасная, дядя Пьер был капитаном в отставке, а яхта, хотя и слегка неустойчивая в верхней части, завоевала первый приз в регате в Онфлере. Именно в тот миг Виктор и Жюльетта осматривали собор в Оше, восхищаясь витражными окнами, на которых языческие фигуры перемешивались с персонажами из Ветхого Завета. На одном женщина держала череп и зеркало. «Она как будто сравнивала Красоту со Смертью» {682}.

Через четыре дня, 8 сентября 1843 года, Гюго и Жюльетта решили осмотреть остров Олерон на западном побережье Франции. Солончаки, работавшие на них заключенные и «зловещий» вид острова нагонял на них тоску. Впервые в жизни Гюго испытал печаль у моря. Кроме того, на острове свирепствовала эпидемия, которую местные жители объясняли небывалой жарой. Эпидемия унесла жизни нескольких детей. На лодке, стоявшей у берега, моряки обсуждали недавнюю череду несчастных случаев.

Дневник Жюльетты Друэ . «С тех пор как я приехала сюда, мною овладело смутное беспокойство. Меня пугают отсрочки, которые не дают нам получать вести из Парижа. Когда я уезжала из Парижа, моя дочь была больна, и теперь я не могу не думать о ней. Боюсь какого-то ужасного несчастья» {683}.

Дневник Виктора Гюго . «Я гулял по берегу, ступая по водорослям, чтобы не запачкаться илом. Я шел по краю замкового рва. Заключенные только что вернулись, и их пересчитывали. Я слышал их голоса, которые, один за другим, отвечали на голос охранника… Справа от меня, куда ни кинь взгляд, тянулись солончаки… Низко на западе появилась огромная круглая луна… В моей душе царила смерть… Остров казался мне большим гробом, положенным в море, а луна – факелом» {684}.

Ночь они провели в отеле на острове, но, боясь лихорадки, которую натягивало с болот, 9 сентября вернулись на материк и прибыли в Рошфор, усталые, мучимые жаждой. Карета до Ла-Рошели отправлялась только в шесть часов вечера.

На городской площади они увидели кафе, которое называлось «Европа». Внутри почти никого не было. Они заказали пива и сели в углу. Перед ними на столе были разложены парижские газеты. Жюльетта взяла «Шаривари», а Виктор – «Век». «Вдруг мой любимый нагнулся ко мне и, показывая на газету, сдавленным голосом произнес: «Что-то ужасное!» <���…> Бедные его губы побелели, он смотрел в одну точку, лицо и волосы покрылись испариной, бедная рука сжала грудь, как будто не давая сердцу выскочить».

В газете перепечатали статью из «Журналь дю Гавр». Она была написана в цветистом стиле, который Мериме приписывал влиянию Виктора Гюго… В потоке многословия выделялись ужасные фразы:

«Сегодня утром жители нашего города узнали зловещую новость о леденящем душу происшествии, связанном с семьей, которая дорога всем любителям французского языка…

Г-н П. Вакери… взял с собой на яхту… своего племянника Ш. Вакери и его молодую жену, дочь всем известного Виктора Гюго…

Пароход «Маленькая Эмма» получил сигнал, что яхта опрокинулась… Из воды вытащили труп Пьера Вакери. Сначала решили, что Ш. Вакери, опытного пловца, унесло ниже по течению, когда он пытался спасти жену и родственников…

Сеть зацепила безжизненное тело несчастной молодой женщины…

Супруга Виктора Гюго некоторое время проживает в Гавре с двумя другими детьми… Она немедленно выехала в Париж. Сам Виктор Гюго сейчас путешествует. Предполагается, что он находится в Ла-Рошели…»

Леопольдина, Шарль, его дядя и двоюродный брат утонули. К тому времени, как Гюго увидел статью, его дочь уже покоилась на кладбище в Вилькье.

Он встал из-за стола и подошел к Жюльетте. «Он сказал, что мы не должны привлекать к себе внимания окружающих».

Выйдя из кафе, они несколько часов бродили под палящим солнцем вдоль городских стен, по окраинам, а потом вернулись на площадь. На них глазели прохожие. Почти вся страна узнала о несчастье на день или два раньше. «Однажды, – вспоминала Жюльетта, – мы сидели на каменной скамье, потом на траве. Там шили женщины и девушки, которые присматривали за детьми. За работой они пели. Одна из них исполняла „Кастибельсу“».

Гюго послал Адели записку. Она заканчивалась двусмысленной фразой: «Боже мой, что же я с вами сделал?»

Около шести вечера у экипажа собралась небольшая толпа; всем хотелось хоть одним глазком взглянуть на Виктора Гюго. Из сочувствия кучер тронулся в путь раньше. В десять часов в тот же вечер они прибыли под тяжелое небо Ла-Рошели. По-прежнему было невыносимо жарко; собиралась гроза. Необходимо было найти комнату и забронировать места для следующего этапа путешествия. Они прошли перед переполненным кафе, где певица исполняла неизбежную «Кастибельсу». Четвертый раз за время путешествия Гюго услышал собственные стихи. Но, как он узнал от девушки из Биаррица, песня больше не принадлежала ему, Виктору Гюго. То был голос «сирены», голос Природы, наполненный непонятными предзнаменованиями.