Эсме Швалль-Вейганд - Дар. 12 ключей к внутреннему освобождению и обретению себя

Проведите день в беседе с собой, сосредоточьтесь на том, какие слова вы находите для себя. Часто ли звучат такие обороты, как «я должен», «я не должен», «да, но»? Насколько для вас привычны фразы вроде «это моя вина», «я этого не заслуживаю», «все могло быть и хуже»? Замените эти психологические установки, отражающие ваше чувство вины и стыда, ежедневным дружеским диалогом с собой, находя для себя мягкие, добрые слова. Проснувшись утром, подойдите к зеркалу, посмотрите на себя с нежностью. Скажите сами себе: «Я сильная. Я добрая. Я человек большой силы». Поцелуйте свои руки. Улыбнитесь отражению в зеркале. Скажите: «Я люблю тебя».

Однажды ко мне на прием друг за другом пришли две женщины. Первая пациентка приехала прямо из больницы, где лежала ее дочь, больная гемофилией. Женщина прорыдала у меня в кабинете целый час: она испытывала сильнейшее горе оттого, что ее ребенку приходится переносить такие страдания. Вторая пациентка приехала из загородного клуба. Она тоже проплакала целый час. Ее расстроил новый автомобиль: он оказался не того оттенка желтого, который она хотела.

Проявление горя этой женщины может показаться несоразмерным, ведь повод явно не стоил такой реакции. Но часто в мелких огорчениях отражается огромная печаль. Чувство утраты возникло у моей второй пациентки не из-за цвета автомобиля — у нее были довольно сложные отношения с мужем и сыном. Она выплакивала всю свою обиду из-за разбитых надежд иметь счастливую семью.

Эти две замечательные женщины являли собой прекрасную иллюстрацию универсального закона жизни: не все в ней складывается так, как мы того хотим или ожидаем. Напоминать об этом жизненном законе своим пациентам стало одним из основополагающих принципов моей работы. Большинство наших страданий возникает потому, что у нас есть то, чего мы не хотим, а хотим мы то, чего у нас нет.

Вся психотерапия — это работа над горем и сожалением. Длительный процесс противостояния жизни, в которой вы ожидаете одно, а получаете другое; жизни, которая преподносит вам неожиданные и непредвиденные сюрпризы.

Это положение вполне можно считать формулой того, с чем сталкивается практически каждый солдат, посланный в зону военных действий. За десятилетия своей практики я работала со многими ветеранами разных войн, и все они говорили одно и то же: как их часто отправляли в места, к которым они не были готовы, как часто их снабжали информацией, которая не соответствовала действительности.

Сожаление часто возникает не из-за того, что произошло, а из-за того, чего не случилось. Когда Марианна в своем великолепном оранжевом шелковом платье собиралась на свой первый школьный бал, Бела сказал ей: «Повеселись там, милая. В твоем возрасте мама находилась в Аушвице, а ее родители были уже мертвы». От ярости я потеряла дар речи. К тому времени дети уже знали, что я одна из выживших, но как он посмел обременять нашу дорогую дочь моим прошлым? Как он посмел портить ей вечер тем, что не имело к ней никакого отношения? Это было слишком несправедливо. И абсолютно недопустимо.

Но я так расстроилась еще потому, что Бела был прав. Мне не довелось надеть мое оранжевое шелковое платье и пойти танцевать. Гитлер прервал течение моей жизни и миллионы других жизней.

Когда я преуменьшаю или отрицаю свою боль, то становлюсь заложницей и жертвой; когда держусь за свои сожаления, я тоже заложница и жертва. Сожаление несет в себе желание изменить прошлое. Мы испытываем подобное чувство, когда не желаем признавать собственное бессилие, то есть не можем вмешаться и изменить что-то происходящее.

Жаль, что рядом с моей мамой не оказалось никого, кто помог бы ей пережить ту внезапную потерю, которую ей пришлось понести в ее девять лет. Однажды она проснулась и почувствовала, что ее мать, спавшая вместе с ней в одной постели, больше не дышит, что ее тело за ночь уже стало остывать. Похоронили ее в тот же день — и все годы моя мама боролась со своим непережитым горем. На скорбь тогда времени не было. Она сразу взяла на себя заботу о младших братьях и сестрах; на нее легла ответственность кормить всю семью, тем более что отец, боровшийся со своим горем и одиночеством, пристрастился к выпивке. Когда она вышла замуж, когда у нее самой родились дети, ее невыплаканное горе, ее раннее потрясение, ее грусть по матери — все это настолько окостенело, что она чувствовала себя как в клетке. Она повесила портрет матери на стену над пианино и разговаривала с ним, занимаясь своими домашними делами. Музыкальным сопровождением моего детства были скрипичные упражнения старшей сестры Клары и вечная мамина мольба о помощи и поддержке, которые она выпрашивала у своей покойной матери. Горе стало ее четвертым ребенком, нуждавшимся в постоянном присмотре. Это правильно, когда человек переживает поэтапно все стадии большого горя — печаль, злость, бессилие. Но моя мать застряла во всем этом.

Когда у нас есть непережитое горе, мы часто несем в себе подавленную злость и ярость.

У Лорны был брат, который много пил. Однажды ночью он вышел из дома и его насмерть сбила машина. Прошел год, а Лорна все еще не может смириться с тем, что его нет:

— Я сколько раз ему говорила, что хватит пить! Почему он не слушал? Он должен был помогать мне ухаживать за матерью. Как можно быть таким эгоистом?

Она не может изменить ни его алкогольной зависимости, ни того, что он постоянно пил, несмотря на усилия всей семьи, пытавшейся ему помочь, ни того, что он был пьян, когда погиб. Она ничего не может изменить, но ей трудно смириться со своей беспомощностью.

Когда мои внуки еще учились, один мальчик из их школы ехал однажды днем на велосипеде, врезался в машину на проезжей части и погиб на месте. Марианну попросили поговорить с его одноклассниками, помочь им осмыслить случившееся, разобраться в тех сложных чувствах, которые приходят с потерей знакомого человека и заставляют задуматься о собственной смертности и о том, как хрупка наша жизнь. Она пришла в класс, готовая ответить на их вопросы и помочь им пережить грусть и страх. Но преобладающей реакцией на трагедию была не скорбь. Всех одноклассников этого мальчика мучило чувство вины. Лейтмотивом общего разговора стала мысль, что каждый из них мог бы быть добрее к нему. Как сказала одна девочка, «я могла бы позвать его к себе домой, и тогда он не катался бы на велосипеде один на улице. Но я никогда об этом не думала — пригласить его». Школьники перечислили варианты, как они могли бы предотвратить смерть одноклассника. Они принимали на себя ответственность за случившееся, подспудно надеясь, что таким образом обретают контроль над ситуацией. Однако пока люди винят себя, они уходят от переживания горя и скорби.