Эсме Швалль-Вейганд - Дар. 12 ключей к внутреннему освобождению и обретению себя

Позже Дэниел, забрав Джозефа, уехал и поселился недалеко от своей родни, — разумеется, его решение было согласовано с Трейси. Планировалось, что она тоже переедет, чтобы быть ближе к сыну и подальше от болезненной обстановки родного дома — от этого беспредела насилия, замешанного на алкоголе и наркотиках. Тем временем Дэниел регулярно возил к ней Джозефа, а иногда она приезжала к ним. С каждой встречей Трейси все больше походила на призрак: темные тени под глазами, вялое тело и при этом ярко выраженное возбуждение. Дэниела не могло не тревожить ее состояние, но она довольно апатично его выслушивала, всегда с натянутой улыбкой и пустым взглядом.

А потом она пропала.

Никто точно не знает, в какой день Трейси исчезла. Говорили что-то о местном наркоторговце — якобы ее замечали рядом с ним. Джозефу было пять лет, когда он в последний раз видел свою мать.

— Все это как кошмарное наваждение, — говорил Дэниел. — В голове не укладывается. Ведь она была образованной, многого достигшей женщиной. Уважаемой в научной среде. Если в местном сообществе возникали какие-то экологические проблемы, обращались к ней. Я всегда знал, что она замечательный человек. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, как глубоко были захоронены ее детские воспоминания, насколько нерешенными остались ее страдания и унижения — и вот все это ее догнало.

Дэниел испытал чувство утраты задолго до того дня, как пропала Трейси. Еще раньше из-за ее алкоголизма он потерял в ней лучшего друга, спутника жизни, мать своего ребенка, в конце концов, семью, которую сам создавал. Но теперь горе стало абсолютным — и зловещим. Трейси исчезла внезапно и навсегда. Скорее всего, так никто и не узнает, что с ней случилось. Она стала одной из бесчисленного множества пропавших без вести и убитых женщин — аборигенов США и Канады (в последней статистика убийств представительниц коренных народов в десять раз превышает среднюю цифру по стране).

Дэниелу казалось, будто он живет внутри вращающихся дверей: он все время ходил по кругу, перебирая прошлое и подсчитывая, по скольким пунктам выходил виноватым перед Трейси, сколько раз подводил ее. Он вспоминал обидные слова и несправедливые поступки, когда-либо сказанные или совершенные по отношению к ней. Корил себя за душевную глухоту, что сразу не разобрался, как она уязвима, и не понял, насколько одинокой и никому не нужной в этом мире она себя чувствовала. Но он обнаружил — и это его самого очень удивило, — что исчезновение Трейси разворошило в нем целые залежи собственной застарелой горечи. Он и не подозревал, что, оказывается, незалеченные детские раны все еще продолжают нагнаиваться. Они вдруг заныли и напомнили о вещах, которые он сознательно выкинул из памяти и о которых не хотел помнить. Ребенком в школе ему приходилось отбиваться от проявлений расизма и дискриминации. Он вспомнил о годах, проведенных в ненависти к себе и мыслях о самоубийстве; о мучивших его проблемах самовыражения и установления границ. Его учили быть жестким, сильным, выносливым, скрытным, учили уметь подавлять свои чувства — и все это под лозунгом «Двигаться дальше, двигаться только вперед». То же самое происходит и сегодня. Из самых благих намерений ему советовали «взять себя в руки» и «быть мужчиной» и при этом обязательно добавляли, что она теперь «в лучшем мире» и «на все божья воля».

— Может, они и правы. Но это не помогает избавиться от боли и смятения, которые просто пожирают меня, — говорит Дэниел.

В течение трех лет горе диктовало ему свои условия, ставя на колени и втаптывая в землю.

— Я могу работать, смеяться, выполнять обязанности, — говорит он, — но бо́льшую часть времени я оторван от мира, живу как потерянный.

Его днями и даже неделями одолевали плохие предчувствия, причем их появление могла спровоцировать любая мелочь. Но самое печальное, он знал, что у него в запасе нет никаких способов, которые могли бы помочь ему и Джозефу справляться с их чувствами.

Похоже, выхода не было. Он заведомо смирился с тем, что на всю жизнь останется несчастным и подавленным человеком.

Он был готов принять такое будущее для себя, но не для своего сына. В конечном счете именно любовь к Джозефу стала его единственным спасением — тем фактором, который привел Дэниела к решению изменить жизнь.

Чтобы лучше направлять своего сына, он начал изучать все, что связано с работой над горем. Чтение привело к размышлениям. Размышления привели к психотерапевту. На пути к собственному исцелению Дэниел нашел новое призвание. В дальнейшем он получил сертификат о прохождении программы по поддержке людей, потерявших близких. Он отчетливо представлял себе жизнь, которую хотел бы прожить, непоколебимо веря и повторяя себе, что она придет, даже если не знал как.

Сейчас Дэниел работает в социальной службе, в отделе по делам детства и семьи; также ведет школьные группы поддержки для мальчиков, потерявших близких; консультирует трудных детей и подростков, многие из которых с двух-трех лет находятся на попечении чужих семей. Он говорит, что важная часть его работы связана с умением молчать — нужно просто быть рядом, проявлять заботу и слушать. Иногда он водит своих подопечных на прогулки, они разводят костер, в тишине сидят вокруг него, а потом все вместе идут в «Макдоналдс».

— Благодаря своей профессии я продолжаю и сам делать разные упражнения, — сказал он. — Помогая другим пройти через лесные заросли, сквозь которые пришлось продираться и мне, я много размышляю, занимаюсь собственным душевным состоянием, не забываю следить за ним, храню в своем сердце память о Трейси, постоянно анализирую, кто я есть, кем стал и как у меня идут дела.

По моему опыту, горе или объединяет людей, или разобщает их. В любом случае мы не остаемся прежними. Дэниел являет собой прекрасный пример того, что и в состоянии горя человек способен найти правильный выход.

Его история напоминает еще об одном: нам не удается единожды пережить чувство горя — и забыть о нем. Горе вплелось в жизни Дэниела и Джозефа и во многом сформировало их отношения. По мере того как Джозеф будет расти, взрослеть и мужать, Дэниелу придется находить все более точные слова, чтобы говорить с ним о матери. И всегда останутся вопросы, на которые не будет ответов.

Есть вещи, которые мы никогда не поймем. Даже не надо пытаться.

На все есть множество причин: почему происходит так, а не этак; почему чего-то вообще не случилось; почему мы там, где мы есть; почему делаем то, что делаем. Чувство горя вынуждает четко различать, что зависит от нас, что зависит от других, а что касается только Бога.

Когда капо в Аушвице указала на дым, поднимавшийся из трубы крематория, и я услышала: «Твоя мать горит вон там. Можешь начинать говорить о ней в прошедшем времени», моя сестра Магда, не сводившая глаз с той трубы, сказала мне: «Душа бессмертна». Она права. Я часто выступаю в школах, потому что люблю своих родителей, — я говорю о них, чтобы сохранить живой память, чтобы учиться у прошлого, чтобы мы все не повторили этого прошлого.