Эсме Швалль-Вейганд - Дар. 12 ключей к внутреннему освобождению и обретению себя

Мы не можем все держать под своим контролем, но хотели бы.

Справиться с горем означает и освободить себя от ответственности за то, что было не в нашей власти, и смириться с выбором, который мы сделали и уже не можем отменить.

Марианна помогла детям. Вместе они перебрали случаи, которые никак не могли от них зависеть: решение мальчика покататься в тот день на велосипеде; выбор маршрута; куда он смотрел; что его могло отвлечь; почему выехал на проезжую часть; на что засмотрелась или чего не увидела сидевшая за рулем той машины женщина, выезжая на перекресток. И вместе разобрали ситуации, вызывавшие у школьников угрызения совести: все ночевки друг у друга и все дни рождения, на которые они не звали погибшего мальчика; все насмешливые замечания; все розыгрыши, которые устраивали над ним. Это работа, которую нужно выполнять при сложившихся обстоятельствах: грустить о том, что случилось или, напротив, не случилось; признаваться в том, что мы сделали или, напротив, не сделали; и выбирать, какими будут наши ответные действия. Сожаления школьников, что они не были внимательны к своему однокласснику, что их поведение могло ранить его, не вернут того мальчика. Но история его гибели и их реакция на нее научат детей более сознательно относиться к своим поступкам, стать отзывчивее и добрее к людям.

Так сложно быть там, где мы есть сейчас, — в настоящем. Принять то, что было, что есть, и двигаться дальше. Уже двадцать лет моя пациентка Сью приходит ко мне каждый год в годовщину смерти ее сына. Когда ему было двадцать пять, он застрелился из пистолета, который она держала в прикроватном столике. Сейчас его нет почти столько же лет, сколько он прожил, а Сью все еще пытается прийти в себя, все еще несет бремя своей вины. Зачем мне был нужен пистолет? Почему я его не спрятала? Почему позволила найти его? Почему ничего не знала о его проблемах и о том, что у него депрессия? Она не может простить себя.

Конечно, единственное ее желание — чтобы он тогда остался жив. Ей хотелось бы стереть все обстоятельства, серьезные и менее значимые, которые привели его к смерти. Но ее сын покончил с собой не потому, что она держала в доме оружие. Он застрелился не потому, что она что-то сделала или не сделала.

Но пока она чувствует себя виноватой, она может не признавать, что он умер. До тех пор, пока она может винить себя, ей не нужно принимать то, что он решил сделать. Возможно, если он увидел бы ее сегодняшние страдания, он сказал бы ей: «Мама, я убил бы себя в любом случае. И я не хотел, чтобы ты умерла вместе со мной».

Это правильно, что мы оплакиваем тех, кого потеряли, что продолжаем испытывать ноющую душевную боль. Правильно позволить себе быть в горе и понимать, что скорбь никуда не уйдет. Меня попросили выступить в группе поддержки скорбящих родителей, где они делились воспоминаниями, показывали фотографии, плакали вместе. Было прекрасно — стать свидетелем такого сплачивающего и поддерживающего способа переживать горе.

Я увидела, что могу посоветовать им кое-что добавить в их встречи, чтобы они почувствовали себя свободнее, несмотря на их горе. Встреча началась с того, что каждый участник представлял себя и своего умершего ребенка, например: «Я потерял свою дочь, которая совершила самоубийство»; «Я потеряла сына, когда ему было два года». При этом все без исключения, описывая свое горе, употребляли глагол потерять .

— Но ведь наша жизнь не сводится только к потерям и обретениям, — сказала я им.

Речь идет о радости и благодарности за то, что наши близкие однажды были с нами: кто — несколько коротких дней, кто — многие десятилетия. И речь идет об умении отпускать их души. О признании как печали, так и радости, которые в этом случае идут рядом, и о полном их приятии.

Родители часто говорят, что готовы умереть за своего ребенка. В этой группе поддержки я услышала, как некоторые признавались в желании умереть самим, только чтобы их дети остались в живых. После войны я чувствовала то же самое. Я бы с радостью умерла, если это вернуло бы моих родителей и бабушку с дедушкой.

Но теперь я знаю: вместо того чтобы умирать за своих погибших, я могу жить ради них.

Жить для моих детей, внуков и правнуков — для всех моих любимых, кто по-прежнему здесь.

Если мы не можем избавиться от чувства вины и примириться со своим горем, это наносит вред нашим близким и совсем не приветствуется нашими умершими. Мы должны позволить мертвым быть мертвыми, перестать без конца дергать их, отпустить их и жить своей жизнью, чтобы она становилась как можно лучше, а они могли покоиться с миром.

У Софии сейчас самый критический момент переживания горя.

Ее мать, выдающийся психолог, получила степень магистра в пятьдесят (как и я!) и стала сертифицированным специалистом по логотерапии Виктора Франкла (как и я!), представляющей собой теорию, основанную на поиске смыслов бытия человека, и практические методы, основанные на анализе жизненного опыта пациента. В семьдесят лет она продолжала активно преподавать и практиковать, успела выпустить книгу, но внезапно ее начала беспокоить спина. Она была исключительно здоровой женщиной — София не помнит, чтобы мать болела чем-то серьезнее простуды, — но боли в спине мучили ее так сильно, что она стала отказываться от еды, избегать семейных встреч и общественных мероприятий. Специалист, к которому она обратилась в первую очередь, ничего не обнаружил. Она ходила от врача к врачу, пытаясь найти источник боли, и в итоге гастроэнтеролог, проведя соответствующие анализы, смог поставить диагноз — четвертая стадия рака поджелудочной железы. Через месяц она умерла.

Год София провела в глубоком трауре, постоянно оплакивая мать. Но сильные эмоции, такие как потрясение и скорбь, с течением времени притупились, острая боль стала не такой саднящей и всепоглощающей, и София оказалась на перепутье — для нее наступил тот самый переломный момент выбора, когда человек или залечивает душевные раны, или окончательно замыкается в неутешном горе. Излечиться не означает преодолеть и забыть. Когда мы исцеляемся, все душевные раны остаются при нас, но мы уже позволяем себе — несмотря на свои потери — снова стать цельной личностью, снова жить счастливой и полноценной жизнью.

— Она умерла так внезапно, — сказала мне София. — Я не была к этому готова, и у меня теперь столько сожалений…

— У вас есть чувство вины? Может быть, вы думаете, что могли бы сделать что-то большее, но не сделали?

— Да. Мама была такой сильной. Я представить не могла, что она умирает. Ругала ее, что она не ест. Я пыталась помочь ей… Если бы знать, что это ее последние дни, то я вела бы себя совсем иначе.