Лариса Пыжьянова - Разделяя боль. Опыт психолога МЧС, который пригодится каждому

«О детстве и юности блаженной ничего не известно, память народная сохранила лишь то, что связано с началом подвига юродства Ксении — внезапная смерть мужа, умершего без христианского покаяния. Потрясенная этим страшным событием, 26-летняя вдова решила начать труднейший христианский подвиг — казаться безумною, дабы, принеся в жертву Богу самое ценное, что есть у человека — разум, умолить Создателя о помиловании внезапно скончавшегося супруга. Ксения отказалась от всех благ мира, отреклась от звания и богатства, и более того — от себя самой. Она оставила свое имя и, приняв имя супруга, прошла под его именем весь свой крестный путь.

Когда в день похорон мужа Ксения надела на себя его одежду: камзол, кафтан, штаны и картуз и в таком костюме пошла провожать его гроб, родственники мужа и знакомые Ксении решили, что смерть Андрея Феодоровича помрачила ее сознание. Они весьма сожалели о ней. Ксения же, как потерявшая рассудок, утешала их, говоря: „Андрей Феодорович не умер, но воплотился в меня, Ксению, которая давно умерла“.

Блаженная Ксения несла свой подвиг 45 лет. На ее могиле на Смоленском кладбище была воздвигнута каменная часовня, которая и по сей день является одной из главных святынь Петербурга. После многолетнего народного почитания блаженная Ксения Петербургская, Христа ради юродивая, была причислена к лику святых в 1988 году на Поместном Соборе Русской Православной Церкви».

Все очень индивидуально, и пространство, и время у каждого свое, поэтому нет точных и жестких границ и правил.

Я не один раз слышала от женщин: «Скажите, как правильно? Я похоронила ребенка. Прошло полгода. Я стараюсь улыбаться, иногда искренне смеюсь и шучу, и все вокруг сразу тоже радуются и начинают поддерживать. А у меня это веселье бывает ровно на пять минут, и дальше опять становится очень грустно. Все вокруг расстраиваются и даже обижаются, говорят, что хватит уже убиваться. Пора успокоиться. Что пора? Когда пора? У меня в ответ только злость и агрессия, а с другой стороны, чувство страха и вины, потому что действительно что-то не так — люди же говорят, что уже хватит».

Обычно подобные советы со стороны вызывают очень сильный протест у горюющего, потому что это нарушение его границ, вторжение в его чувства и переживания. «Откуда они знают, что я переживаю и сколько мне на это надо сил и времени?»

В самом деле, время лечит. Но как оно лечит? Это как у человека был тяжелый инфаркт, ему больно. Но вот его выписали из больницы. Значит ли это, что он вылечился? Нет, у него шрам на сердце навсегда. Он просто учится с этим жить. Так и с потерей. Боль отныне всегда есть, но она фоновая — то сильнее, то слабее. Люди справляются не с горем, а с ощущением невозможности жить дальше. И продолжают жить. Только каждый платит за это свою цену.

Прочитала у архимандрита Саввы Мажуко: «Нет смерти вообще. Каждая смерть — лична, каждое горе — конкретно. Все слова утешения бессильны и бесцветны там, где уместно одно лишь молчание».

Слова «хватит, перестань» люди произносят из благих намерений. Но, как известно, благими намерениями выстлана дорога в ад.

«Не надо себя расцарапывать. Что ты душу свою разъедаешь? Зачем ты об этом вспоминаешь? Зачем ты об этом постоянно говоришь? Убери фотографии, не смотри». Человек может убрать фотографии, не смотреть и не говорить, но он не перестанет об этом думать.

Мне запомнился один необычный случай. После обширного лесного пожара сгорело село. Я занималась одной старенькой женщиной. Мы ей предлагали различную материальную помощь, но она категорически отказывалась: «Мне ничего не нужно, я вообще собиралась переехать к дочери в город, поэтому отдайте все другим».

Конечно, старушка грустила — она очень любила свой домик и особенно огородик и сад, она рассказывала, как любила ухаживать за овощами и цветами. Но в то же время было понятно, что ее горе касается чего-то другого. Когда она рассказала историю своей жизни, все стало понятно. Кроме дочки у нее был сын, с которым она была очень близка. Оба очень любили заниматься садом-огородом. Сын скоропостижно умер в молодом возрасте.

Женщине казалось, что она этого не переживет. Каждый вечер, когда семья ложилась спать, она доставала альбом с фотографиями сына, его дипломы, грамоты и подолгу рассматривала. Это приносило ей утешение. Но однажды она этот альбом не нашла. Спросила у домашних, не брал ли кто фотографии, и дочка сказала: «Я выбросила всё, чтобы ты больше не терзала себя. Мне надоели твои ночные рыдания. Сколько можно?»

Женщина рассказала, что в тот момент как будто второй раз потеряла сына. И вот спустя много лет она на чердаке нашла тот альбом с фотографиями сына, его дипломы и грамоты. Оказывается, дочь их не выбросила, не смогла, но матери она об этом не сказала. Она плакала от счастья, что снова может рассматривать фотографии и вспоминать своего сына: «Как будто он ко мне вернулся!»

И тут произошел пожар, все сгорело, и тот альбом тоже. Старушка уже не плакала, но было понятно, что она лишилась самого ценного, что у нее оставалось в жизни.

Если действительно хочется помочь человеку в горе, можно предложить: «Ты говори, а я буду слушать. Мне очень важно и интересно все, что ты говоришь, все, что вспоминаешь». Если человек точно знает, что ему не будут мешать выражать свои чувства, что его не будут одергивать, критиковать, осуждать, давать какую-то оценку, тогда он может пережить, действительно пережить тяжесть утраты, уложить у себя в голове и в душе все переживания, найти всему свои полочки, уголочки, местечки, все там распределить и жить дальше.

Недавно ко мне за консультацией обратилась женщина: у нее от злокачественной опухоли мозга умер любимый муж. Они прошли все круги ада. Операция, химиотерапия… Мужчина боролся, верил, что все будет хорошо, а она предчувствовала плохой исход.

Женщина начала писать большой рассказ, как бы историю своей жизни, чтобы справиться с эмоциями, с горем. Ей очень хотелось написать хороший конец, но не получалось. В конце рассказа муж умирал, а она понимала, что нет смысла дальше жить, и тоже умирала.

Когда муж действительно умер, она вдруг поняла, что горюет вовсе не так, как описывала в своем рассказе. «Я рыдала так, что казалось, умру от обезвоживания, все выплачу, все выкричу. Но это было до похорон. Еще даже сорока дней не прошло, а я вдруг успокоилась, мне стало странно хорошо и одновременно страшно. Что со мной не так? Может быть, я заранее все уже отгоревала, выплеснула и у меня не осталось никаких эмоций? Либо я о себе думала лучше, чем я есть на самом деле».

У меня сразу возник вопрос: почему лучше? Женщина, которая после смерти любимого мужа угасает, как свеча, — это лучше, чем та, которая на сороковой день вдруг успокаивается и понимает, что ее-то жизнь здесь и она хочет ее прожить? Но она повторяла: «Я подумала, что в этом рассказе я уже все пережила и на реальное горе уже не осталось сил. Так где же я настоящая? Может, я вообще себе все нафантазировала — и любовь, и жизнь, и смерть, и горе? Может, я вообще фантазерка? Или я предательница? Я вообще не угасаю и не хочу угасать. Все говорят, что я такая сильная, а я же эгоистка. Что со мной не так?»